Царевна Нефрет. Том I

22
18
20
22
24
26
28
30
*

Погребальная процессия шла медленно и величественно. У входа в усыпальницу мумию положили на песчаный холмик. Жрец молился, плакальщицы рыдали. Сестра Нефрет, царица, убрала мумию цветами. Фараон еще раз поцеловал свою любимицу.

— О, Нефрет, я скоро тебя покину! Когда отойду, ты останешься одна и никто не пойдет за тобой. Ты, так любившая петь — теперь молчишь. Ты, веселившая меня шутками — ничего не отвечаешь…

И хор плакальщиц продолжал рыдать:

«Плачьте по ней, дайте волю слезам! Ты, сиявшая как лик солнца, обречена теперь на одиночество, ты, так любившая танцевать — теперь связана, ты, носившая драгоценные одежды, теперь лежишь, завернутая в грубые покрывала!..»

Столбы дыма уходили вверх. Сатми равнодушно слушал причитания — он слышал только песню своего сердца:

«Нефрет, которую ты целовал так мало — уходит от тебя…»

*

Мумию внесли в склеп. Жрец омылся обычной и красной водой, очистил себя южным кадилом и северным курением, возвратил Нефрет ее тень, бежавшую от царевны за несколько минут до смерти, вернул ее конечностям подвижность. С помощью железных инструментов он таинственным образом отверз уста Нефрет[27]. Пала преграда, что могла помешать ей насладиться жизнью, полной теней, к которой подготовили ее близкие в набожной любви.

*

Нефрет положили в саркофаг, напоминавший очертаниями человеческое тело. Золотая маска была лишь бледным подобием прекрасного лица царевны. Гроб закрыла золотая крышка с орнаментами и резьбой. Все скорбящие покинули склеп. Последним вышел Сатми. Его ноги налились свинцом, в груди была пустота, ибо сердце его осталось в гробу Нефрет. В руках он нес цветы, сорванные с украшавшего мумию венка. Из склепа доносились только голоса рабочих, которые должны были запечатать вход.

Сатми низко, едва не упав, склонился перед раскрашенной статуей, изображавшей Нефрет в белом платье, с лотосом в руке. Он положил на пьедестал цветы и быстро отошел. Рабочие выбили подпорки и тяжелый обломок скалы упал, загородив вход. Поспешно, торопясь на тризну, установили надгробную плиту.

*

Тяжек был для Сатми погребальный пир, мучительны песни и танцы. Огнем жгли его восклицания:

«Наполняйте счастьем свои дни, ибо лишь мгновение длится наша жизнь! Наполняйте их счастьем, ибо по смерти на веки вечные сойдете в могилу!»

И одновременно, воздавая дань торжественного уважения смерти, смягчая этот вызывающий призыв, погребальный арфист ударил по струнам большой красочной арфы и запел гнусавым бесстрастным голосом:

«Величествен наказ великого Осириса, чудесная от начала веков назначена воля[28]. Пожирает время людские тела, и люди нас покидают. Приходят другие на их место. Боги и фараоны, бывшие некогда, покоятся в своих пирамидах. Лежат их подобья и мумии, но остались дворцы их пустыми… А потому утешь свое сердце, следуй его веленьям. Свершай дела свои на земле по веленью своего сердца, пока не придет к тебе день оплакиванья. Осирис не слышит скорбных криков и воплей. Причитания никого не спасают от могилы. А потому празднуй прекрасный день, устремляйся к счастью. Видишь, никто не взял с собой своего достояния, никто из ушедших не вернулся обратно».

«Нет у меня другого желания, одно только знаю счастье: вернуть Нефрет к жизни со мною…»

Сатми последним отошел от усыпальницы. Голоса шедших впереди замирали, ночь спускалась на землю. Ночь, лишенная надежды на рассвет, воцарилась в его душе.

Пересекая Нил, плывя на восток, в направлении храма, он снова и снова повторял:

— Нефрет — Нефрет…

*

Эхом отозвался чужой голос:

— Он зовет Нефрет, он жив.

Сатми показалось, что этот голос ему знаком.