Ночные окна

– Не я, ложь! – вылетело у меня из горла.

– Молчи! А то положу подушку на лицо, – предупредила меня Параджиева.

– Вы довели свою жену Анастасию Владиславовну Тропенину, урожденную Шиманскую, до безумия, подбросив ей перед открытием выставки собачью голову в кровать, – продолжил бубнить человек в маске. – Все с той же целью – завладеть ее капиталами.

– Нет, нет! – запротестовал я. – Все не так!

– Так, Саша, так, – мягко сказал Левонидзе, выдвигаясь из темноты. – Я же знаю. Только не хотел говорить.

– Вы довели до самоубийства одного из своих пациентов с Рублевского шоссе, который спонсировал клинику и оставил вам прощальное письмо-стихотворение: «Не горько ли тебе?..» Вспоминаете?

– Нет! – крикнул я.

– Нет? Кошкин жакет! – передразнил меня человек в маске и вдруг резко сорвал ее, приблизив свое лицо к моему. Это был Волков-Сухоруков.

– А мою дочь тоже не ты убил, сбив ее на своей «тойоте»? – прошептал он, скрипя зубами.

– У меня «ауди»!

– А в прошлом году была «тойота», – произнес Каллистрат, выйдя на свет из-за спины Левонидзе. – Я же был свидетелем этого преступления. А вы потом заплатили мне за молчание. И пригласили даже отдохнуть в вашей клинике. Может быть, тоже хотели убить?

– Ид-диот! – пробормотал я.

– Идиот – это я, – сказал Бижуцкий. И этот тут! Все собрались, черти, оборотни! – Вы сделали меня полным идиотом, – продолжил Б.Б.Б. – Развивали во мне психопатии. Будто нарочно экспериментировали с живым человеком. И я знаю, для чего. Потому что вы пишете монографию на эту тему. А я у вас – как подопытный кролик. Решили войти в анналы психиатрии? Встать наряду с Юнгом и Фрейдом?

– Подтверждаю его слова, – раздался голос Стоячего. – Истинная правда. Никакой он не трюфель, а мухомор!

– Да, да! Верно! Лжец! Обманщик! Тайный развратник! Вор! Убийца! – посыпались и другие голоса-возгласы. Замелькали гневные, искаженные в полутьме лица: братья Топорковы, Нехорошее со своим «семейством», Маркушкин, Николай Яковлевич, иные мои пациенты – бывшие, о которых я уже и забыл.

– Отдайте его мне, – попросила вдруг Нина, усаживаясь ко мне на колени и отталкивая писцов-протоколистов. – Он мне нравится. А потом делайте с ним, что хотите.

– Нет, мне! – потребовал Олжас, подтачивая на бруске нож с инкрустированной костяной ручкой. – Только мне. Я давно жду. Я голоден.

– И этот человек числился супругом моей Насти! – с возмущением произнес Гох.

– Почему «числился»? Я и есть, – возразил я, дергаясь под тяжестью усевшихся на меня тел.

– Есть буду я, – напомнил Олжас Сулейманович.