Старуха метнула в его сторону сердитый взгляд и, не отвечая, продолжала:
— Золотых монет было на две тысячи рублей, но семьсот рублей я взяла себе и хранила на черный день…
— Понемногу тратя их, — подсказывал Михеев.
— Сначала я прятала сверток… — пытаясь не обращать на него внимания, продолжала Миронова.
— В шкатулке царской… — продолжал подсказывать Михеев.
— И это знаешь? — скривилась в подобии усмешки Миронова.
— В шкатулке этой, — отстукивал пальцем слова Михеев, — у игуменьи раньше хранились разные драгоценности, в том числе ожерелье бывшей царицы…
— Разные драгоценности, — в тон ему повторила Миронова, не замечая насторожившихся вдруг глаз Михеева.
— Вот так-то лучше, Миронова, — похвалил Саидов, положив перо и встряхивая затекшую кисть руки.
— И куда вы их потом девали? — спросил Михеев.
— А их там уже не было.
— Как не было? Вы же говорили, что были.
— Это ты говорил. Может, и были, откуда я знаю. Тебе виднее.
— Хитрите, Миронова?
— И ничего я не хитрю. Слыхала я, что было так у игуменьи какое-то царское добро, а сама не видала. Игуменья-то при мне померла. Одна я при ней была. Ну и, думаю, чего добру пропадать, лучше уж я схороню. Как зашлась матушка-то в кашле, посинела вся, пала на пол, я от страха бежать хотела, да смотрю — она уж не дышит. Ну, я и обшарила келейку. Нашла за киотом шкатулку, завернула ее в платок, а тут покажись мне, что идет кто-то. Я с испугу и выбросила ее в форточку, в сад. А потом уж побежала к людям — матушка, мол, преставилась!.. Ночью подобрала шкатулку-то, принесла к себе, открыла, а там вата белая да бисеру для вышивания пригоршни две. Лестовки у нас им разукрашивали.
— А может, и еще что-то было? С чего бы это игуменье бисер хранить за киотом?
— Вот как перед богом! — перекрестилась Миронова.
— Ну, бога-то вы, я смотрю, не очень боитесь. Вон на семьсот золотых рублей его нагрели…
— В чем грешна, в том грешна, а чужой грех на душу брать не хочу.
— Как теперь проверишь?..
ebooksa