— Да вот зевает, а тут попутчик под вагоном прицепился.
— Где, где? — схватился Воздвиженский за рукоятку маузера.
— Да теперь-то его нет, — сказал Запрягаев. — Спрыгнул.
— Твои прохлопали, — повернулся к Воздвиженскому Ребров, — подтяни. На станциях разговаривают, привлекают внимание.
— Э, плюньте, Ребров: что из-за пустяков шуметь. Ну, поговорили ребята, что из того? Дело не в вашей дисциплине, а в революционном самосознании…
— Ну, если ты так рассуждаешь, то напрасно я с тобой болтаю, — сказал Ребров. — С сегодняшнего дня в резерве будешь. На постах держать вас не могу.
— Как хочешь, — пробормотал Воздвиженский и скрылся в своем купе.
— Вот шельма! Взять бы его? — посмотрел на Реброва Запрягаев.
— Погоди, до них еще дойдет очередь, — ответил тот.
Все дальше и дальше мчался поезд. Позади — чехи, на юге — эсеры, на севере — союзники. Надо спешить в Москву.
Глухие пермские и вятские леса сменились вологодскими жиденькими березками. Еще шесть часов езды — и Ярославль, а за ним и Москва.
Последняя остановка перед Ярославлем — Буй.
Белый вокзал виден издалека. Через минуту Ребров ищет начальника станции. В дежурной комнате никого не видно. Напротив — комната с наклейкой:
КОМЕНДАНТ.
Комендант, низко нагнувшись над столом, о чем-то совещается с начальником станции.
— Что угодно?
— Путевку.
— Куда?
— В Москву.
— Сейчас запросим. Подождите минуту.