Золотой поезд. Тобольский узелок,

22
18
20
22
24
26
28
30

Митинг был назначен в кинотеатре «Триумф». Еще задолго до начала большой освещенный зал был полон. Бросалось в глаза огромное количество рабочих, главным образом из железнодорожных мастерских, в засаленных и черных от копоти рубахах. Рабочие сидели, стояли в проходе, висели на подоконниках, перилах, облепляли колонны…

— Это боевые, вишь, приперли, — мотнул головой Мекеша на железнодорожников. — Запарят министра, — довольно усмехнулся он.

На трибуне зашевелились. Сухой большеголовый человек в темных очках звякнул колокольчиком, выждал минуту, посмотрел на свои большие высохшие пальцы и сказал:

— Митинг объявляю открытым. В порядке дня два вопроса: текущий момент и вопросы заработной платы. От имени комитета членов Учредительного собрания доклад сделает министр общественного благополучия товарищ Краска.

Большеголовый сел и ударил несколько раз в ладоши. По залу пробежали редкие аплодисменты.

Ребров пристально посмотрел на идущего к трибуне человека: маленький, толстоватый, похожий на юркого подрядчика.

«Краска! Он самый!» — узнал Ребров и невольно спрятался за чью-то спину.

Краска поправил черные усы, погладил себя по чуть лысеющей голове и заговорил:

— Товарищи! Я только что вырвался из Совдепии. Поэтому, быть может, вы отнесетесь к моим словам с большим доверием, чем к обычным сообщениям из третьих рук…

Он сделал паузу, отпил воды из стакана и продолжал:

— Сегодняшний день характеризуют три момента: изживание большевизмом самого себя, рост консолидации здоровых демократических сил, рост влияния и авторитета демократических сил в глазах общественного мнения Западной Европы. Начнем сначала. В самом деле, какие задачи ставил большевизм перед захватом власти? Вы все помните. Их можно купно определить как осуществление социализма в кратчайший срок. И вот этот большевистский «социализм» определяется на сегодняшнее число как величайшая разруха, гражданская война, похабный Брест-Литовский мир, голод и нищета…

Я социалист в течение полутора десятков лет и имею смелость прямо заявить, что исхожу из того основного положения, что до социализма нам в России еще далеко и что сейчас мы живем и долго еще будем жить в обстановке капиталистического строя… Поэтому я самый решительный противник большевистских социалистических опытов, которые только разрушили наше народное хозяйство… Вы здесь купаетесь в изобилии сельскохозяйственных продуктов… Московский рабочий умирает с голоду на восьмушке овсяного хлеба… Вы здесь хозяева своей страны. В Москве хозяйничают немцы! Вы свободны. Никто не смеет посягнуть на ваши личные права. В Совдепии чрезвычайка день и ночь расстреливает рабочих.

Краска долго говорил перед молчаливой аудиторией. Он уже давно покончил с «консолидацией демократических сил», с телеграммой Пишона, приветствовавшего Комуч, и снова громил большевиков, призывая на их голову громы небесные. Наконец, утираясь платком, опустился на стул.

Большеголовый председатель снова ударил в ладоши. Словно по команде, опять пробежали жидкие аплодисменты и замолкли. В зале зашевелились, задвигали стульями, защелкали пружинные сиденья. Вдруг с задних рядов, где-то рядом с Ребровым, звонкий голос на весь зал уверенно прокричал:

— Врешь! Не верим!

Зал замер на мгновение, и в следующую минуту оглушительные аплодисменты разорвали тишину.

Председатель схватился за колокольчик. Бешено зазвонил, растопырив пальцы левой руки. Но еще более сильные, продолжительные аплодисменты заглушили колокольчик, крики председателя и Краски.

Зал долго не успокаивался. Большеголовый, передав колокольчик Краске, сам подошел к трибуне. Он заговорил о тяжелом финансовом положении страны, об огромных военных расходах и призывал рабочих временно подождать с увеличением заработной платы.

— У комитета сейчас нет денег, — кричал он, — и вы, как сознательные граждане, должны понять это и не настаивать на осуществлении невыполнимых требований.

Едва он отошел на свое место к столу, как снова тот же громкий и уверенный голос прокричал: