Сами гордые и неукротимые индейцы загнаны в резервации, жалкие клочки почти бесплодной земли, милостиво отведенные Американским правительством бывшим хозяевам американского материка, и в этих «резервах» янки устраивают народные школы, где потомки делаваров, «черноногих», сиу и апачей зубрят таблицу умножения и изнывают, изучая тайны правописания английского языка…
Я видел людей, которых на первый взгляд принимал за трапперов[1], вольных лесных и степных бродяг, некогда с опасностью для жизни проникавших в неведомые страны Дикого Запада.
Но это не те трапперы, о которых говорят былые романы: это охотники-промышленники, без жалости истребляющие остатки чудом уцелевшей с незапамятных времен дичи, последние стада буйволов.
Я видел караваны, которые можно было бы принять за караваны переселенцев, неукротимых скваттеров[2], с ружьем и топором в руках проникавших в глубь леса и степи, уходя от тесноты городской жизни; но нынешние переселенцы — белые рабы, законтрактованные шахтовладельцами или фабрикантами, жалкие поденщики, выгнанные голодом из Европы, закабалившиеся на долгосрочные работы на обширных плантациях земельных магнатов Дальнего Запада.
Вот что видел я, посетив романтический Дикий Запад недавно, чуть ли не вчера.
И, говоря по совести, мне стало как-то грустно. Мне стало как-то не по себе.
Пусть другие приходят в восторг, видя сбившиеся в кучу дома безобразной фабричной архитектуры, трубы, готовые закоптить самое небо, автомобили, толпы оборванных рудокопов, оголенную от лесов, взрытую и истерзанную землю, электричество, кабак, газету, фабрику, кинематограф, элеватор.
Но мне было тяжело глядеть на все это.
Да, я видел эти земли. Видел раньше. Видел давно.
Да, я помню их.
Помню, как по степям бродили неисчислимые стада могучих бизонов и табуны диких мустангов. Помню деревни индейцев, которые тогда еще считали себя обладателями необозримых пространств девственной, изумительно богатой земли. Это были гордые воины, шея которых не гнулась перед пришельцами, взор которых блестел.
Я помню дни жестокой, кровавой борьбы, когда Соединенным Штатам приходилось напрягать все силы, чтобы справиться с вольнолюбивыми краснокожими.
Уже и тогда ни у кого не было сомнения, чем закончится эта борьба: столкнулись два мира, столкнулись две цивилизации.
Один — мир примитивных людей, номадов[3], охотников. Другой — мир железной культуры, мир, весь охваченный жаждой наживы во что бы то ни стало, захвата, разграбления естественных богатств матери-земли, копившихся в течение десятков тысячелетий.
И первый мир — мир коренных обитателей Северной Америки, индейцев, оказывался бессильным в этом бою не на жизнь, а на смерть с миром янки…
Тогда была бурная эпоха борьбы, изобиловавшей полными драматизма эпизодами.
Теперь эта борьба отошла в область преданий и закончилась трагически для побежденных: они почти исчезли с лица родной земли. Они вымерли, как вымерли стада бизонов.
Только здесь и там чудом уцелевшие, сохранившиеся, странно звучащие имена ручьев, ущелий, пропастей, урочищ и холмов говорят о том, что тут было царство краснокожих. Только жалкие поселки в резервациях говорят о былой мощи индейских племен, об их героических усилиях отстоять право на свою независимость…
Да еще кое-где напоминают о прошлом курганы, под которыми спят погибшие в жестоких сечах вожди туземцев, сражавшиеся с неумолимо теснившими детей Америки «бледнолицыми», алчность которых была возбуждена необозримым простором полей и лесов, слухами о рудных богатствах этих краев, этих стран великого Дальнего Запада…
И вот мне грезится этот некогда по-настоящему дикий Запад, не теперешний, не новый, родившийся чуть ли не вчера, а Дикий Запад дней моей светлой юности. Мне чудятся бесчисленные тени тех, кого я видел тогда, участников последней великой борьбы краснокожих против янки. Я слышу их голоса, но они звучат глухо, потому что это голоса из забытых могил. Вокруг меня реют призраки…
ebooksa