Юрий Иванович после утренней трапезы ждал распоряжений начальника петроградского уголовного розыска. Кирпичников не спешил входить в реку дознания — вначале стоило набросать план того, что бы он хотел сделать. Вчерашним днем, когда расспрашивали жителей деревни, Аркадий Аркадьевич намеренно не стал задавать уточняющих вопросов и уделять много внимания Лану Шаасу и его домочадцам. Но сегодня стоило им заняться, тем более что у эстонской полиции он в подозрении.
— Сергей, — Кирпичников подозвал Громова, — семья Соостеров скорее всего, даже не скорее, а точно, убита в ночь с тридцать первого марта на первое апреля. Сейчас Юрий Иванович, — начальник уголовного розыска повернул голову к эстонцу, — привезет из деревни некоего Шааса, который записан отцом Яниса. Пока я буду разговаривать с ним, ты поговори с его родными и, в частности, постарайся выяснить, по возможности не заостряя внимания, где находился в ночь убийства этот самый Шаас. Спал в собственной постели или отсутствовал? Потом поговори с Кайно Сууром и сАнту Каарела.
— Понятно.
— А вам, Юрий Иванович?
— Да, понятно. — И повторил: — Оставить Сергея Павловича в деревне у Шаасов, а хозяина привезти к вам.
— Вот и чудненько, жду вас.
Когда Лану Шаас вылез из автомобиля, Аркадий Аркадьевич им залюбовался. Стройный, высокий мужчина, издалека казалось, не разменявший и третьего десятка. Короткие темные волосы, аккуратные маленькие усики под прямым греческим носом, полоска алых чувствительных губ и глаза чистого небесного цвета. Хотя, когда он подошел ближе, сразу стали заметны и морщины, пересекавшие прямой лоб и глубоко впившиеся в уголки глаз, и бледность щек — то ли от волнения, толи по иной причине.
— Доброе утро, — поздоровался первым Кирпичников. — Вы Лану Шаас?
— Совершенно верно, — медленно произнес привезенный из Кохалы на русском языке с акцентом.
— Вы говорите по-русски? — поинтересовался начальник уголовного розыска.
— Немножко, — ответил Лану, — я выучил язык на фронте.
— Хорошо. Значит, нам не понадобится переводчик?
— Думаю, да. Не понадобится.
Во дворе под навесом стоял грубо сколоченный стол с двумя такими же скамьями.
— Юрий Иванович, мы с Лану присядем за тот стол, а вас я попрошу распорядиться, чтобы нам принесли, если можно, горячего чаю. Вы не против? — Кирпичников обратился к Лану.
— Отнюдь, — ответил не свойственным для изучавших русский язык людей словом Шаас.
— Вот и замечательно. — И Аркадий Аркадьевич указал рукой на скамью: — Прошу.
Когда уселись друг напротив друга и положили, как в зеркале, руки на стол, Кирпичников произнес:
— Надеюсь, вам не надо объяснять, почему вы здесь?
— Я не совсем дурак, — на непроницаемом лице Шааса мелькнула едва заметная тень беспокойства, — и понимаю, что в убийстве я — первый подозреваемый.