Молчали, каждый думал о своем.
Кирпичникову было жалко Шааса, но он даже себе не хотел признаться в том, что верит несчастному. Симпатия к подозреваемому всегда чревата отсутствием объективности. Именно поэтому Аркадий Аркадьевич старался относиться уважительно, но без излишней «привязанности».
— Вы… — начал было Юрий Иванович.
— Давайте все разговоры оставим на потом, — не поворачивая головы, произнес Кирпичников.
Дорога вилась по лесу, выползая на большие поляны. Щебетали птицы, и не верилось, что скоро весна возьмет бразды правления в свои руки и потекут по земле шаловливые ручейки, унося куда-то вдаль прозрачные струи.
Добрались до Имаслу через час.
— Сразу же… — Юрий Иванович осекся и не стал произносить при вознице имени женщины.
— Сколько домов в деревне? — Кирпичников понял озабоченность эстонского коллеги.
— Шестнадцать.
— Так с кого мы начнем?
— Кто является здесь представителем местной власти? — Юрий Иванович обратился к вознице на эстонском.
— Как кто? — И возница назвал имя, которое Аркадий Аркадьевич не расслышал.
— Оказывается, это Якоб Кукк, — Кеёрна скосил глаза на возницу.
— Вот как! Стало быть, нам следует поговорить с ним первым. Наш хозяин знает Кукка? Скажите, пусть ведет к дому.
Якоб Кукк, мужчина лет сорока, кряжистый, как низкорослый дуб, с коротким седым бобриком, встретил гостей во дворе, куда их проводила молодая молчаливая женщина. Юрий Иванович незаметно указал жестом, мол, это и есть наша Илзе. Кирпичников кивнул, что понял, но ни словом, ни жестом не выказал интереса.
Якоб стер с усов молоко, оставшееся после питья из кувшина. Посмотрел темными недобрыми глазами на гостей. Кеёрна представил Кирпичникова. Кукк покачал головой и спросил по-эстонски:
— Что вас, господа хорошие, привело в наши края?
— Вопросы, — перевел Юрий Иванович.
— Неужели ко мне?
— В том числе.