— Угу. Намекаете, что вас мне назначил суд, и я вам должен быть обязан по гроб жизни?
Долгов ударил кулаком о кулак и посмотрел на адвоката с нескрываемой злобой. Ковельски не видел взгляда, но почувствовал. Он хорошо изучил своего подзащитного, но даже сейчас не мог определить, когда тот лжет, а когда говорит правду. О том, что он «не убивал эту сволочь», Долгов заявил при первой же встрече и держался своей версии упорно, несмотря на доказательства баллистической экспертизы, показания судмедэксперта и, наконец, сегодняшнюю «бомбу» Айзека. Мотив для убийства был только у Долгова. За него было лишь практически стопроцентное алиби. Но любое алиби, основанное на показаниях свидетелей, начинает трещать по швам во время перекрестных допросов, если обвинитель упорен и удачлив, а защите приходится изворачиваться.
— Вы, — сказал Ковельски, — должны быть со мной, по крайней мере, правдивы.
Постучав пальцами по столешнице, Долгов сказал с такой горечью, какой Ковельски от него не слышал:
— Если вы мне не верите, кто мне поверит? Должен быть хоть один человек на земле, который поверит… Который знает, что я не убивал эту сволочь. Хотел убить, да. Мечтал. Много раз представлял, как поймаю его на улице, или в пабе, или… не знаю где… и изобью так, что он сдохнет. Но я знал… да, внутри себя отдавал себе отчет… что никогда этого не сделаю. Даже по морде не дам, потому что для этого надо с ним встретиться. Я не мог его видеть. Физически. Я уходил, когда он появлялся поблизости. Меня тошнило от его вида.
— Может быть. Надеюсь, прокурор не сможет доказать, что все свидетели лгут или ошибаются. Я умею проводить перекрестные допросы, я много раз вытаскивал клиентов именно на этой стадии. В любом случае алиби будет трактоваться как сомнение. Сомнение в вашу пользу. Но — только сомнение, а не доказательство.
— Я не понимаю, — горько произнес Долгов. — Кто мог такое со мной сотворить? Кому это нужно?
— Жаль, — вздохнул адвокат и посмотрел на часы. — Жаль, что вы не хотите сотрудничать. Мне было бы легче.
— Кошмар! — прошептал Долгов. — Какой же это кошмар… Истинно говорю: не убивал я эту сволочь! Не было меня там.
Адвокат поднялся, закрыл лэптоп и спрятал в рюкзак.
— Я сделаю все, что в моих силах, Владимир. Мне вы можете доверять. Я вам, к сожалению, — нет. Постарайтесь хотя бы выспаться. И не отказывайтесь от ужина. То, что вы вчера ничего не ели, на пользу не пошло.
Долгов смотрел прямо перед собой, думал о чем-то своем и молчал. На адвоката не смотрел, будто его здесь не было.
Ковельски вышел.
За ужином судья был рассеян, думал о своем, а может, вообще ни о чем, судя по взгляду, блуждавшему без видимой цели. На вопрос жены, который она задавала всякий раз перед тем, как приступить к трапезе и во время еды хранить молчание, судья ответил не так, как обычно, и это внушило Элизе тревогу.
— Интересная баталия складывается, — сказал судья, глядя в пространство.
Обычно он отвечал: «Да как обычно. Расскажу после ужина, милая».
— Что-то пошло не так? — осторожно осведомилась Элиза, подкладывая на тарелку мужа куриный шницель с зеленым горошком и листьями салата-латука.
Судья поковырял вилкой в тарелке, положил вилку и потянулся к телефону, лежавшему на краю стола — чтобы не мешал перемене блюд, но при необходимости, был под рукой.
— Кен, — сказал Бейкер, когда комиссар ответил на вызов. — Как там Варди?
— В коме, — отозвался комиссар. Разговор велся по громкой связи, чтобы слышала Элиза. — И будет в коме минимум два-три дня. Опасности для жизни уже нет, к счастью.