– Седьмого сентября, – сказал я.
– Да, да, – закивал головой администратор, – припоминаю, седьмого сентября. Ну я-то не видел его. Надо спросить контролерш. Сейчас посмотрим, кто в этот день работал.
Он достал из ящика стола толстую тетрадь и стал не торопясь ее перелистывать.
– Так, – бормотал он про себя, – конец третьего квартала: четвертое сентября, пятое сентября, шестое сентября.
Вот! Седьмого дежурили: Асланова и Рукавишникова. Вам повезло, они обе дежурят сегодня. Можете с ними поговорить. Если хотите, я их вызову. Поодиночке, конечно.
Кто-то должен остаться проверять билеты.
– Буду вам очень благодарен, – сказал я.
Администратор вышел и через три минуты вошел с пожилой полной женщиной, которую я уже видел на контроле.
Я повторил свою просьбу, и она выслушала ее с ничего не выражающим лицом.
– Вы помните, Марья Никифоровна? – спросил администратор, желая мне, очевидно, помочь.
– Как же, – сказала Марья Никифоровна, – еще мы с
Аслановой о нем говорили. Картина была такая, что зрителя калачом не заманишь, и вдруг этот чудак на один сеанс пришел, потом на другой. Я ей тогда говорю:
«Верочка, вот нашелся чудак, второй сеанс смотрит». А
она говорит: «Может, это автор. Может, ему так своя картина нравится, что он по всем городам ездит, смотрит и насмотреться не может». Картина была «Первый рейс» или
«Последний рейс», уж не помню. В зале хоть шаром покати. Потом смотрим, на третий сеанс идет. Вера и говорит:
«Марья Никифоровна, может, он сейчас нас с вами бить будет за то, что такие картины показываем?» Но он ничего, билет предъявил и прошел. Я говорю: «Ты, Вера, держись.
Он, скорее всего, в тебя влюбился. У него сильное чувство». А она говорит: «Если б влюбился, он бы в фойе торчал.
Что ему в зале делать? Я здесь, он там… Какая это любовь!» Ну посмеялись.
– Скажите, Марья Никифоровна, это про что картина? –
спросил я.
ebooksa