– Дай согреться, – сказала Валя, – замерзла. Зачем тебя в суд вызывали?
– Идиотское дело, – сказал Петр. – Месяц назад какие-то хулиганы напали на старичка пенсионера. Ну мы, прохожие, ввязались, свели хулиганов в милицию. Нас всех, конечно, переписали, и вот сегодня я выступал свидетелем.
У Вали упало сердце. Делая вид, что ей все еще холодно, она спряталась как можно глубже в воротник, чтобы
Петру не было видно ее лицо.
– Ну и что? Много им дали? – равнодушно спросила она. Голос ее звучал глухо, может быть, от того, что она рот прикрыла воротником. Зазвонил телефон.
– Алёу? – сказал Петр с тем щегольским произношением, над которым они так смеялись еще сегодня утром. –
На сегодня уже нет ни одного билета. Позвоните завтра с утра.
Петр положил трубку.
– Сколько им дали? – повторил он. – Я не знаю. Я
только прокурора послушал. Он просил для двоих по три года и двоим по году.
– Зачем ты мне врешь? – очень тихо и очень отчетливо спросила Валя.
Зазвонил телефон.
– Алёу, на сегодня билетов нет. Пожалуйста. – Петр положил трубку. – Что ты, с ума сошла? Почему я тебе вру?
– Я сегодня была в суде и слышала, как тебя допрашивали.
И опять зазвонил телефон. И опять кто-то спрашивал, можно ли заказать билеты, и опять Петр говорил, что на сегодня билетов нет. Потом Петр повесил трубку и сказал:
– Зря ты ходила. Я не хотел тебя волновать и решил не рассказывать, зачем меня вызывали.
Он говорил так спокойно, что Валя подумала: может быть, он и правду говорит. Ей очень хотелось, чтобы он говорил правду, и она готова была в это поверить. Но вовремя вспомнила, что это вздор, чепуха, что уж кто-кто, а она точно знает, что Петру было великолепно известно, когда Никитушкин снял деньги со счета в сберегательной кассе. Уж кто-кто, а она-то знает. Она, которая рассказала по легкомыслию – простительному, как ей казалось тогда, преступному, как ей кажется теперь, – сама рассказала ему, что звонил Никитушкин и просил заказать на завтра шесть тысяч рублей. Сказал, что покупает машину.
– Меня ты зря выгораживал, – сказала Валя, – я виновата и не побоюсь об этом сказать.
Да, она уже решилась окончательно завтра рассказать,
что, нарушив служебный долг – кажется, это так называется, – выдала тайну вклада, которую не имела права выдавать. Должна была она, в конце концов, точно знать, виновна ли в ограблении и убийстве или произошло случайное совпадение.