Я побежала в мезонин. Отец уже проснулся, услышав голоса и шаги. Я сказала, что его просит Гущин, и он торопливо спустился по лестнице. Ассистенты тоже, вышли из лаборатории, так что все мы собрались в столовой.
– Добрый вечер, Василий Васильевич, – сказал отец. –
Присаживайтесь, Валя сейчас чаю согреет.
– Андрей Николаевич, – сказал Гущин, – плохо Заречному. Типичнейшая газовая гангрена.
Отец отвел глаза в сторону.
– Бедняга, – сказал он.
Мы все молчали, отлично понимая, о чем хочет говорить Гущин.
– Андрей Николаевич! – сказал врач. Отец молчал. –
Андрей Николаевич!.
– Я не могу, – сказал отец. – Вы как врач поймете меня.
Это не мышь. Я не имею права.
Гущин подошел к отцу.
– Я не сомневаюсь, что вы согласитесь, – тихо сказал он. Отец провел рукой по голове и зашагал по комнате. В
дверь опять постучали. Якимов пошел открывать. Он вернулся с Маховым. У Махова было очень усталое лицо.
– Согласен? – спросил он у Гущина, ни с кем не здороваясь.
– Не сомневаюсь, что согласится, – ответил Гущин.
Махов подошел к отцу и обнял его за плечи.
– Решайтесь скорее, Андрей Николаевич, – сказал он, –
ведь погибает же человек! Подумайте сами, Володька Заречный погибает… Помните, как он вам мышей ловил, а я еще его изругал тогда?
Махов засопел носом, отошел и стал у окна спиной к нам. Отец развел руками. Он очень волновался. Он старался застегнуть пиджак, но пальцы так прыгали, что он все не попадал петлей на пуговицу.