Домик на болоте,

Первое, что бросилось нам в глаза, когда мы вошли в номер, – это то, что Петра в номере не было. Мы, конечно, спросили, где он.

– Побежал телеграмму давать, – хмуро сказал Афанасий.

– Кому? – удивился Сергей.

– Этому своему дружку с лесопункта. Оказывается, его очень мучило, что дружок считает его преступником…

– Деньги у него есть? – равнодушным тоном спросил я.

– Взял у меня десятку. Мельче не оказалось, – все так же хмуро ответил Афанасий.

Больше об этом не было сказано ни слова. Все было ясно и так. Нас всех мучил страх за Петра. Мы ждали, что он появится раскрасневшийся, веселый и от него будет разить вином.

Никто не спросил Афанасия, зачем он, собственно, дал

Петьке десятку. Неужели не мог объяснить, что сидит без денег или что-нибудь в этом роде. Впрочем, случай был такой, что Афанасию даже в голову не могло прийти отказать. Ну, а уж когда Петр убежал с этой десяткой, и

Афанасия, и Юру, и Степана одолели грустные мысли.

Вот так после счастливо выигранного процесса мы, пятеро, молча сидели или болтались по номеру, и вид у нас был такой, будто нас всех невинно осудили на долгие годы тюремного заключения.

Петьки не было, наверное, час. Невозможно было даже понять, где он болтался. Очереди в телеграфных отделениях в Энске не такие уж большие. Пробормотав что-то вроде того, что мне хочется выпить лимонаду, я выскочил из номера и сбежал по лестнице вниз. Конечно, в телеграфном отделении при гостинице Петра не было. Я вернулся еще мрачнее, чем ушел. По тому, как на меня посмотрели, когда я вошел в номер, я понял, что все догадались, куда я ходил и что я увидел.

Время шло. Мы нервно прислушивались ко всем шагам, доносившимся из коридора, хотя шаги эти ничем не напоминали Петькины. Одни шагали медленно и солидно, другие, наоборот, торопливо. Одни вели на ходу разговоры, другие молчали. Кто-то прошел, громко насвистывая веселый марш. Потом выпала минутка, когда по коридору не проходил никто, и было так тихо, будто гостиницу заперли и запломбировали. Вот именно в эту минуту полной тишины дверь неожиданно открылась.

Петр, не торопясь, снял в передней пальто и кепку и вошел в комнату. Мы смотрели на него необыкновенно внимательно. Мы искали признаки опьянения. Нет, их не было. Мы смотрели на него так внимательно, что он понял, чего мы боимся, и грустно усмехнулся.

– Не бойтесь, – сказал он, – еще в тюрьме дал зарок.

Наше невысказанное, но очевидное подозрение, видимо, огорчило его. У него стали неуверенные движения, и он робко, точно проситель у высокого начальника, сел на стул, не решившись откинуться на спинку. И опять все долго молчали.

– Ты, Петр, не обижайся, – сказал Афанасий Семенович. – Тебе еще долго будут не доверять. – Афанасий ходил по комнате, молчал и наконец спросил: – Что ты думаешь делать дальше?

– Ничего особенного, – сказал Петр, – хочу жить обыкновенно, как все живут.

– Как – обыкновенно? – спросил Афанасий. – Так, как я? Или так, как Степан, или Юра, или Сергей? Как –

обыкновенно? У каждого ведь свое. Твое обыкновенное меня пугает. Понял, Петр?