Обед под тенью шатра прошел очень весело и затянулся до вечера. У Муртуз-аги оказался превосходный повар; по крайней мере, все присутствовавшие в один голос решили, что такой превосходный чахартмы 91 , люли-кебаба 92 и
91
плова, никому из них еще не удавалось есть нигде. После обеда был подан крепкий душистый кофе, разного сорта варенье, сушеные фрукты и имбирные конфеты персидского изделия, от которых страшно жгло во рту. В коньяке и вине недостатка тоже не было. Для дам был заготовлен лимонад и особый персидский напиток из воды и уксуса, с разными пряностями и духами.
Когда первый голод был утолен, кто-то предложил спеть, по кавказскому обычаю, «Мравал джамиер».
Кроме доктора, все оказались из поющих, даже и
Ожогов, голос которого, хотя уже и разбитый, был еще довольно сносен. В молодости он считался прекрасным певцом.
Воинов и Рожновский пели очень недурно, особенно первый, но лучше всех голос был у Лидии. В институте она считалась лучшей певицей, ей даже советовали идти в консерваторию, но артистическая карьера нисколько не соблазняла ее.
Муртуз-ага не принимал участия в пении, он сидел потупя голову, с побледневшим лицом и опущенными ресницами. Несмотря на его кажущееся спокойствие, Лидия инстинктивно чувствовала, что он сильно волнуется, но не могла хорошенько понять истинной причины этого волнения.
– Славная песня! – задумчиво произнес Ожогов. – Она мне напоминает наши застольные гусарские песни. Я понимаю, за что грузины так любят ее.
92
– Да, песня хорошая, – согласился Муртуз. – Если вам, господа, не надоело, спойте еще раз.
Все охотно изъявили согласие, и Воинов задушевным голосом начал:
Остальные дружно подхватили, и в вечернем воздухе широкой волной полился стройный, за душу берущий мотив: