Кто прав? Беглец

22
18
20
22
24
26
28
30

Другой раз я уже вместе с турками преследовал большую шайку разбойников. Турок было человек двадцать, у меня же больше пятидесяти, и я с грустью должен был убедиться, насколько мои курды хуже турок. Турецкие солдаты шли вперед спокойно, уверенно, не выходя из повиновения своему офицеру. По команде останавливались, по команде стреляли, старательно прицеливаясь и сберегая патроны. На сыпавшиеся на них пули они не обращали внимания, и когда разбойники были окружены на высокой скале, они, как один человек, по команде офицера, дружно полезли вверх и бросились в штыки. Следом за ними устремились и мои курды, которые до этого времени больше визжали и метались во все стороны, чем дело делали.. Нет, плохие из них выходят воины, хвалить нельзя!

– Вам на своем веку, как видно, много воевать приходилось? – сказала Лидия. – Неприятное занятие!

– Не скажите! Война – вещь хорошая! – с воодушевлением возражал Муртуз. – Сознание, что вот-вот каждую минуту ты можешь быть убитым и что жизнь твоя зависит от судьбы, от малейшей случайности, наполняет душу каким-то особенным чувством. Сердце начинает биться сильнее, и во всем теле чувствуется какая-то особая легкость; голод, усталость, жажда, жар, холод – все забыто, ни на что не обращаешь внимания, все мысли сосредоточены на одном – уничтожить врага. Когда кто-нибудь из своих падает около убитым или раненым, то это возбуждает не чувство жалости, а непримиримую ненависть к врагу и страстное желание, в свою очередь, убивать, убивать без конца!

– Не понимаю я этого! – пожала плечами Лидия. –

По–моему – это зверство, проявление самых низких животных инстинктов. Убивать своего ближнего и находить в этом наслаждение! Это просто чудовищно!

Она с содроганием повела плечами и замолчала. Несколько минут они ехали молча.

– Послушайте, – нерешительным тоном заговорила девушка, – не примите это за праздное любопытство; я вовсе не любопытна, и если спрашиваю, то имею на это свои причины; скажите, вы ведь не персиянин?

Муртуз-ага нахмурился, хотел отвечать, но замялся.

– Не все ли вам равно? – спросил он в свою очередь, помолчав.

– Если спрашиваю, то значит, не все равно; впрочем, если не хотите, не отвечайте! – холодно произнесла девушка и отвернулась.

– За что же вы сердитесь? – улыбнулся Муртуз-ага. –

Если вас это так интересует, и вы обещаете оставить наш разговор между нами, то я, так и быть, сознаюсь вам: да, я действительно не персиянин родом!

– Вы русский, не правда ли? – живо обернулась к нему

Лидия, пытливо заглядывая ему в глаза.

– И да, и нет. Я действительно русский подданный, но не русский!

– Армянин?

– Армянин?.. О, нет! – со стремительной живостью воскликнул Муртуз. – Только не армянин, клянусь вам!

– Верю! – улыбнулась Лидия его порыву. – Впрочем, это и так сейчас же видно. В вас нет ничего армянского. Но какие причины заставили вас уйти из России?

– Этого я не могу вам сказать, – глухо произнес Муртуз,

– не могу ни под каким видом. Что хотите, но только не это, и, наконец, скажите, для чего вам знать о том, о чем вот уже около двадцати лет я сам стараюсь забыть, о том, что гложет мою душу, делает меня глубоко несчастным? Впрочем, я отчасти понимаю; вас интересует вопрос, с кем вы имеете дело. Вы вправе подозревать во мне беглого каторжника, вора из тюрьмы или мошенника. Клянусь вам, я ни то, ни другое, ни третье. Я человек честный, и никакого темного, грязного дела на моей совести нет; я не вор, не фальшивый монетчик, подлогов не совершал, словом, не делал ничего такого, что люди называют бесчестным. . Вот все, что я могу вам сказать, а там верьте мне или не верьте – ваше дело!