Кто прав? Беглец

Однажды мы шли с Маней по улице, это было во время нашего первого знакомства с нею, я был еще юнкером, вдруг, шагах в двадцати от нас, с треском распахнулась дверь какой-то портерной, и из нее на тротуар стремительно вылетел, очевидно вытолкнутый, субъект в поношенном летнем пальто, дело было зимой, помнится на

Рождестве, в стоптанных сапожонках, из которых выглядывали пальцы босой ноги, и в смятом в блин котелке. С

трудом сохранив равновесие, субъект громко и энергически выругался и хотел идти далее, как вдруг взор его мутных, покрасневших и слезящихся глаз остановился на мне. С минуту он пристально разглядывал меня, причем мне его лицо показалось тоже как будто знакомым, и вдруг всплеснул руками. Его распухшее, покрытое синяками и преждевременными морщинами лицо осклабилось в широкую улыбку.

– A mon petit ange27, – закричал он, – какими судьбами?

– Филипп Ардальонович, – воскликнул я, – вас ли я вижу?

– Я, я сам лично, а что, разве очень изменился, – он криво усмехнулся. – Кстати, так как мне с вами, собственно, не о чем говорить, то вот что, в знак признательности судьбе за ниспосланное удовольствие встречи со старым другом, не одолжите ли вы мне взаймы, без отдачи, разумеется, пару рубликов, а то, признаюсь, я сегодня еще и не ел, хотя уже выпил? Был гривенник, вчера на дровяном дворе дрова колол, четвертачок дали, но что четвертачок для человека, спустившего сотню тысяч.

Я поспешил вынуть портмоне. У меня в ту минуту как раз были две бумажки, рублевая и десятирублевая. Посовестившись предложить ему рубль, я подал ему десятирублевку.

27 мой ангелочек (фр.).

– А помельче нет? – усмехнулся он тою же не то страдающей, не то саркастической болезненной улыбкой, – у меня ведь сдачи не водится.

– Да и не надо, берите все, – поспешил сказать я.

– Ого, вы щедры, дядя мой на прошлой неделе всего только двугривенный дал, да еще обещал из Петербурга через полицию выслать, если я еще раз попадусь к нему на глаза, вы не в пример щедрее его, но я вам скажу словами

Менелая: «Ты, Агамемнон, щедр, но я великодушен», а посему берите-ка назад вашу красницу, а дайте-ка мне вот ту желтушку, что у вас в кошельке осталась, я ведь все равно пропью, что рубль, что сотню.

Сказав это, он взял из рук моих портмоне, собственноручно вложил туда десятирублевку, а рублевку, вынув, спрятал в карман, а портмоне передал обратно мне.

– C"est-ca, – сказал он, – теперь au revoir, mille pardon28.

Он слегка поднял свой раздробленный котелок, поклонился и быстро зашагал прочь, насвистывая какую-то арию.

– Кто это? – спросила меня Маня, все время с каким-то ужасом рассматривая Филиппа. Я рассказал ей все, что знал о нем.

– Бедный, бедный, – прошептала она, и я заметил на ее глазах блеснувшую слезинку, – неужели его нельзя спасти?

– Поздно, – пожал я плечами.

– А я думаю, не поздно, если бы нашелся человек, который бы искренно его полюбил и взялся за это со всею любовью, – я уверена, он бы поправился. Он, кажется, 28 До свидания, тысяча извинений (фр.).

очень добрый, и у него не все еще заглохло, я это заметила по его глазам.