– Это не коробка, – сказал Питъюк, – это эскимосский горшок, старый-старый кастрюлька из камня.
– Горшок ли, коробка ли, а в ней вещи Кунара, – вмешалась Анджелина. – Джейми верно сказал: надо обернуть её мхом и положить в чей-нибудь заплечный мешок.
Джейми показал рукой в сторону меча и кинжала, лежащих неподалёку на земле:
– С ними тоже хлопот не оберёшься. Они до того ржавые: стукни посильней – рассыплются.
– Я сделаю, – сказал Питъюк; после того как Джейми его одёрнул, он хотел искупить свою вину. – Берём палка, кладём по бокам. Потом заворачиваем крепко мокрый олений шкура. Шкура высыхает, садится. Будет жёсткий покрышка, очень крепкий, не гнётся.
Эуэсин кивнул:
– Так и сделаем. Но сперва надо все это доставить в становище эскимосов. Каждый понесёт по одной вещи, и, если осторожно, все донесём в целости.
Они не стали задерживаться у гробницы. Но перед тем как уйти, Эуэсин собрал скромные дары, что лежали на плоском камне, и сунул в отверстие лаза. Потом вместе с
Джейми завалил вход большими валунами.
Через полчаса они присоединились к двум эскимосам, поджидавшим их на дальнем холме. Кейкут и Оухото взглянули на все, что они принесли, но ничего не сказали.
Легко вскочили и повели ребят обратно к каякам и каноэ.
Поздним вечером, когда все в становище улеглись и четверо друзей остались одни в своей палатке, Питъюк сказал:
– Я раньше не хотел говорить, только прошлый неделя разговоры был, говорили, вы будете забирать вещи Кунар.
Некоторый люди ходил шаман, и он бил бубён, пляска был, вызывал духи. Эскимосы слышал чудной голос, больно густой, говорил непонятный слова – никто не понимал.
Только три раза слышал имя «Кунар». Шаман слушал с закрытый глаза. Дрожал весь. Потом упал на пол, будто помер. Скоро проснулся, говорил, очень плохо взять вещи с могила Кунар. Говорил, Кунар рассердится сильно, нашлёт на нас несчастье.
Джейми слушал и еле сдерживался – очень хотелось сказать: ерунда все это, пустая болтовня. Однако он молчал до тех пор, пока Питъюк не вышел на минуту из палатки.
Джейми сразу обернулся к Эуэсину и даже поразился –
такая тревога была в лице друга.
– Ты что? – резко спросил он. – Может, ты тоже веришь во всю эту чепуху?
У Эуэсина лицо стало совсем растерянное.