— Нет, она училась у себя, в стране Русь.
— Вот видишь! И заставила визиря выслушать тебя, и приготовила тебе речь. Значит, не только в одном Константинополе царит ум и наука? Есть где-то и еще? Есть наука и в Багдаде, Махмуд. Надо лишь ее увидеть. И ты увидишь. Жена поможет тебе. Так ты говоришь, она из
страны Русь? А ведь в Константинополе есть торговцы со всей Европы. А значит, есть торговцы и из страны Русь?
Найдем их! Узнаем о здоровье ее родных.. о ее стране.
Ого! Смеешься? Видишь, и в Константинополе можно найти радость! Я рад за тебя Махмуд, я очень рад за тебя.
Любовь редка, береги ее. Выпьем? Пей, пей, теперь и аллах нам разрешает!.
XXXIII
Джелладин задумчиво чертил прутиком на песке ровные линии. Резкая светло-лиловая тень навеса оканчивалась как раз на его тонких желтых руках и, казалось, трепеща Закона, не осмеливалась двигаться дальше. Против него, прямо на горячем, словно плавящемся от солнца песке, сидел византийский чиновник в высоком войлочном черном колпаке, под которым лицо его казалось зеленым, похожим на неспелую дыню.
Византиец и Джелладин молчали, и видно было, что молчание доставляет им удовольствие, и византиец с таким умилением глядел на ровные линии, проводимые
Джелладином, словно чувствовал сквозь них какую-то дивную мелодию, над которой можно рыдать.
— Мир вам, – сказал Джелладин, не поднимая головы.
— Мир и тебе, – ответил кади, понимая, что между
Джелладином и византийским чиновником произошло что-то важное.
Чиновник поднялся и, важно пожелав посланцам халифа спокойной ночи, ушел.
Джелладин, сровняв прутиком линии на песке, сказал:
— Корыстолюбивы. Все продажно. Много золота –
много наемников. Привези ты больше золота, наймешь их вместе с их наемниками.
— Да, да! – подхватил кади. – Город большой, но мелочной. Ты уговаривался с чиновником о приеме нас императором?
— Нет, о другом, – неопределенно ответил Джелладин.
– Он дорожится.