Скорбь – хороша. Она отвечает моим намерениям. Я
вижу вокруг много скорби, да и во мне ее немало. Несчастья других людей для меня точно собственные несчастья.
Я уже испытал это много раз. . много-то много, а вдруг да,
– как это и случалось с кое-какими архиереями, – скорбь взмахнет крылышками, уйдет, уныние ослабнет, а физические силы окрепнут и мне захочется плясать? Да, плясать, и пьянствовать, и радоваться, и думать, что мир не так уже плотно, как мешок с мукой, набит скорбью. Тогда – что?
Нет! Не ходить мне в митре, налитой тревожным блеском драгоценных камней, не любоваться панагией, и не будут меня приветствовать серебряноголосые дисканты и могуче-безбрежные басы.
И, кроме того, она с такой яростной скукой идет в церковь!
Тогда – путешественником? Да! Путешественник – это воля знать и видеть, что не видали и не испытали другие.
Это – пустыни, горы, моря, охоты, крушения, раскопки древних городов, голос вечности.
Но, с другой стороны, путешествия – не есть ли борьба с чувством неуютности мира, с чувством неприятной боязливости, чуждости? А отсюда и стремление избавиться от этого чувства, уйдя в неведомое? То есть это – желание превратить неведомое в известное и знакомое. И затем, всю жизнь путешествовать, жить на голой земле, приобретать насморки, ревматизмы, катары, убивать красивых животных и уничтожать красивую неизвестность.
Она, насколько мне известно, ни разу не выезжала из
Павлодара и не ходит гулять на пароход, когда тот, тяжело дыша, ложится возле пристани и выбрасывает мостки.
Даже на пароход «Апостол Фома» и то не ходит, а что может быть прекраснее этого парохода?
Значит, и капитаном парохода тоже мне не быть?
Но что же, что?
Взволнованно я спускаюсь еще на ступеньку. Я сижу на самом солнцепеке, в пахуче-страстном дыхании зноя.
Неподалеку от меня – подкабель. Вода течет по глине и капает вниз равномерно, как часы. Считаю: один, два, три, четыре. . О, как быстро идет время! Надо выбирать скорее.
Цель? О, цель моя не затуманена никакими чувственными желаниями или вожделениями. Мне ненавистны люди, для которых другие – только лишь любовницы, повара, конюхи. Фальстаф, Дон Жуан, Гаргантюа возмущают меня. Накаленные своими желаниями, они бегут по миру высунув язык, ничего не видя в нем духовного и вы-
сокого и не понимая, что холодная и мрачная материя смеется над ними.
Нет! Хочу подчинить холодную и мрачную материю себе. И в самом мятежном ее виде, при самом диком ее сопротивлении.
Моя подруга будет помогать мне.
ebooksa