Давай инструменты, я поставлю трос на его место».
Мачтовик протестует:
«Нам невыгодно, товарищ начальник, говорит, если вы разобьетесь. Мы останемся без консультации и помощи. А
если я разобьюсь, то найдется у кого, по крайней мере, консультироваться. Я не пущу, хоть пишите выговор».
Записал я ему за грубость выговор и полез.
Повреждение я исправил. Рационализаторское предложение оформилось, а что касается чувств, то скажу тебе, Оля, нет ничего страшнее метели на стометровой высоте!.
Хорев подошел к жене, нежно взял ее руки, поцеловал ладони и прижал их к своему лицу. Жена смотрела поверх его головы, словно все еще видя его в метель на стометровой мачте радиостанции. И теперь, как и прежде, все его слова и поступки казались ей необыкновенными, а жизнь с ним, как и жизнь вообще, казалась ей огромной и возвышающей, так что дух захватывало! Она гордилась им, гордилась собой, всем окружающим. . и на мачте он стоял не один, а с нею. . Хорошо чувствовать под ладонями его крепкие, милые щеки!.. Слезы показались у нее на глазах.
Он увидел их и сказал:
— Голубушка, родная моя, дорогая! Ты всегда была со мной рядом, и я всегда был с тобой. .
Она знала, что это так, но все же спросила:
— Даже там, на мачте?
— А на мачте тем более! Стою на омерзительно холодной перекладине. . одна из тех балок, ради которой едва не утонул друг мой Румянцев... жесткая, железная; закоченевшим ногам кажется не толще кнутовища, того гляди, переломится. Да еще вдобавок визжит под ветром!.
Фонарик, что висит у меня на груди, светит тонко, почти шепотом. Стометровая конструкция скрипит и качается в зыбучем и вертлявом пространстве. Голова кружится. На сердце – смертельная, сосущая тоска. Фонарик искренне хочет пробиться через метель, тушится, а она, смолистого лакированного цвета, деспотически властно наскакивает, отрывает руки. . Оригинальное создание!. И мысли у меня... оригинальные... я ими не восхищался. Злился на себя.
Неужели нужна стометровая колокольня, холод, дрожь, мрачнейшая метель, чтобы увидеть самого себя, без всякой снисходительности? А между тем я действительно тут только, целиком, впервые разглядел самого себя. Себя тогдашнего, а не теперешнего, конечно. Если парафразически, истолковательно передать свое настроение, я обратился к себе со следующими словами: «Ты – рохля и дурак! Ты – тунеядец! Вместо того чтобы остаться с женой и работать, ты убежал куда-то, к черту, на Охотское побережье. Зачем? Мыслить, обрабатывать материалы? Тьфу, насекомое! А еще хочет повторить «эффект Эдисона».
Разве Эдисон убегал от жизни, от города? Прихлебатель ты, а не творец. Настоящий творец создает при любых обстоятельствах, и чем они запутаннее, сложнее, тем ему приятней победа». Вот какое у меня было состояние. Это не значит, что я прерываю свое трехлетнее обязательство и возвращаюсь, предположим, домой на «Основателе» или
что я отказываюсь от усмирения аэрозолей и перебегаю к котлам Румянцева. Нет, я осудил себя и вынес приговор: делать одновременно две работы, так, как будто бы их делали два человека. И делал. Создал поселок и целиком закончил теоретическую часть труда об аэрозолях. Трудно было, но делал. . Ложное умствование, глупая фантазия должны быть наказаны. – Он ухмыльнулся. – С этой стороны Румянцев отчасти был прав, когда называл меня фантазером. Но странно, едва я вытравил фантазию и стал реально смотреть на жизнь, Румянцев перестал со мной встречаться. Вот это уж, извините, фантастика и причудливость! «Основатель» подходит к мысу Нох. . Мыс Нох от нашего поселка километрах в девяноста. . Я радирую четырем подчиненным, которые там работают, что, мол, моя бухта забита по-прежнему льдом, поэтому предлагаю инженеру Румянцеву остаться на мысе Нох, а указанные подчиненные, к которым идет смена, доставят его в поселок. Он мне: «Благодарю, состояние здоровья приказывает возвращаться пароходом «Основатель», очень жалею». И
все! И уплыл. Ха-ха! Состояние здоровья?! Кому, кому, а ему не извинительны такие вздорные причины. Он здоров как бык, как племенной бык!
Жена прервала:
— Румянцев знал, что те четверо подчиненных твоих, которым пришли на смену, умерли внезапно и странно?
— Они умерли, и умерли почетно, а не странно. Трое из них заготовляли рыбу для поселка, а четвертый разводил огород на мысу, в толщах каменноугольный пожар уже несколько лет. Мы решили воспользоваться теплотой.
ebooksa