— Верно, Марсьяль, сходство удивительное. Только эти равнины скорее напоминают мне луга в низовьях Луары, около Пельрена или Пембефа.
— Точно, мне все кажется, что вот-вот покажется сен-назерский пароход или, как его там называют, «пироскаф»[259]. Это что-то греческое, никогда не мог понять, что это значит.
— А если он и появится, этот пироскаф, — с улыбкой ответил Жан, — мы ведь на него не сядем, пусть идет своей дорогой. Для нас теперь Нант там, где мой отец... ведь правда?
— Да... там, где мой дорогой полковник. И когда мы его найдем, когда он узнает, что он теперь не один на свете, тогда он сядет вместе с нами в пирогу, потом — на «Боливар», потом — на сен-назерский пароход... И на этот раз для того, чтобы вернуться на родину.
— Господи, если бы это было так... — прошептал Жан, глядя на далекие силуэты вырисовывающихся на юго-востоке холмов, а потом добавил, как бы развивая справедливое замечание сержанта о сходстве между Луарой и Ориноко: — Между прочим, иногда на этих песчаных пляжах можно увидеть то, чего не встретишь ни в верхнем, ни в нижнем течении Луары.
— Что же это?
— Черепахи, которые каждый год в середине марта приходят сюда откладывать яйца.
— А здесь есть черепахи?
— Тысячи черепах, и вон тот ручей справа назывался Рио-Тортуга[260], прежде чем его переименовали в Рио-Шафанжон.
— Вероятно, он заслужил это имя. Но я что-то пока не вижу...
— Немного терпения, дядюшка, и, хотя время кладки яиц уже прошло, ты увидишь черепах в несметных количествах.
— Но раз кладка окончена, значит, мы не сможем полакомиться их, как говорят, великолепными яйцами.
— Действительно, великолепными, да и мясо их ничуть не хуже. И я надеюсь, что Вальдес сумеет поймать хоть одну нам на суп.
— Черепаший суп! — воскликнул сержант.
— И на этот раз настоящий, а не из телячьей головы, как во Франции...
— Стоило бы ехать так далеко, чтобы поесть обыкновенного телячьего рагу!
Юноша был прав, говоря, что они приближаются к пляжам, куда индейцы приходят охотиться на черепах. Сейчас они появляются здесь только в охотничий сезон, а раньше эти территории были населены многочисленными враждующим и между собой племенами тапарито, панаре, яруро, гуамо, мапойе. А до них здесь обитали индейцы отомако, рассеявшиеся теперь по западным территориям. Гумбольдт[261] рассказывает, что эти индейцы, ведущие свое происхождение, как они утверждают, от каменных богов, были отчаянными игроками в лапту, еще более ловкими, чем те баски, что прибыли в Венесуэлу из Европы. Их также относят к племени геофагов[262], которые, если не хватает рыбы, питаются кусочками чуть обожженной глины. Впрочем, этот обычай существует и поныне. От этого порока — иначе не скажешь, — приобретенного в детстве, уже невозможно избавиться. Непреодолимая потребность, подобная той, что влечет китайцев к трубке опиума, заставляет геофагов есть землю. Господин Шафанжон видел этих несчастных, лизавших глину собственных хижин.
Во второй половине дня лодки продвигались вперед с большим трудом, так как из-за многочисленных мелей течение в сузившейся судоходной части стало очень быстрым и экипаж совершенно выбился из сил, преодолевая его. Небо затянули мрачные тучи, воздух был насыщен электричеством, откуда-то с юга доносились раскаты грома. Приближалась гроза. Ветер судорожными порывами прошелестел в парусах и почти полностью стих.
В такой ситуации самое благоразумное было без промедления искать укрытия, потому что грозы на Ориноко чреваты непредвиденными атмосферными явлениями, и матросы обычно спешат укрыться в глубине какой-нибудь бухты, где высокие берега защищают лодку от яростных порывов ветра.
Однако в этой части реки не было подходящих мест для стоянки. По обе стороны, насколько хватало глаз, тянулись гладкие равнины льяносов, где ураган мог бушевать на просторе.