— Кернан, — сказал граф, — я знаю одно: моя дочь не сможет провести ночь под открытым небом. Она умрет от холода!
— Ну так, — выступил вперед шевалье, — я отправлюсь в деревню и выясню, действительно ли убил страх все добрые чувства в сердцах бретонских крестьян!
— Идите, господин де Треголан, — воскликнул граф, заламывая руки, — идите и еще раз спасите жизнь моей дочери!
Шевалье бросился по направлению к деревне. Спустилась ночь. Через четверть часа юноша выбежал на околицу. В деревне царила тишина. Двери и окна домов не пропускали наружу ни искры света.
— Все прячутся, как и везде, — пробормотал он про себя.
Он обошел несколько домов: стучал в двери, кричал, но нигде не получил ответа. Между тем по дымку, который кое-где вился над трубами, юноша заключил, что жители не покинули своих домов. Он вновь принялся кричать и барабанить в окна и двери. Деревня молчала.
Однако мужество не оставило шевалье. Его неотвязно преследовала мысль об умирающей девушке. Он обошел все дома, постучался в каждую дверь, но повсюду стояла все та же гробовая тишина. Стало ясно, что никто из жителей деревни, запуганных набегами республиканцев, не откроет перед ним дверь. Страх, поселяясь в человеческих сердцах, делал их жестокими и бесчувственными.
После этой неудачной попытки Анри де Треголан с удрученным видом вернулся к товарищам. Он застал графа и Мари в том же положении: сидя на обочине дороги, тот пытался отогреть дочь в своих объятиях, чувствуя, что тело девушки становится все холодней. Теперь она лежала совершенно неподвижно. Граф, встревоженный этим обстоятельством, вгляделся в ее лицо. Мари потеряла сознание.
— Господи! Господи! — закричал граф.
— Деревня словно вымерла, — сообщил шевалье.
— Тогда надо пробираться в лес по ту сторону дороги, — заключил Кернан. — Там мы разведем костер из сухих веток и заночуем под каким-нибудь дубом.
— У нас нет другого выхода, — ответил шевалье.
Кернан сообщил свой план графу, принял у него из рук девушку и направился к лесу. Через несколько минут друзья углубились в чащу. Под ногами потрескивали сухие ветки. Анри шел впереди, расчищая путь. Чтобы укрыться от посторонних взглядов, следовало углубиться в лес как можно дальше.
Через четверть часа Анри заметил огромное дупло в стволе дуба. Оно могло послужить Мари прекрасным местом для ночлега. Девушку бережно уложили на это импровизированное ложе; Кернан достал огниво, и вскоре перед путниками уже весело потрескивал костер.
Почувствовав живительное тепло, девушка тотчас же пришла в себя. Ее пробуждение сопровождалось сильным испугом, но, увидев вокруг дорогих ее сердцу людей, она слабо улыбнулась и тут же уснула.
Всю ночь напролет граф, Кернан и Анри не сомкнули глаз, охраняя ее. Мари была тепло укутана, укрыта от непогоды, и сон ее был покоен.
Кернан поддерживал огонь, подбрасывая в костер сухие ветки, остальные грелись как могли. О том, чтобы вздремнуть, не заходило и речи: ни граф, ни шевалье просто не смогли бы уснуть при подобных обстоятельствах. Между ними завязался длинный разговор.
Шевалье поведал графу де Шантелену свою — не менее трагичную — историю. Треголаны, уроженцы Сен-Поль-де-Лиона, почти все погибли в кровавых сражениях, которые потрясли городок в марте 1793 года. Де Треголан-отец погиб под картечью пушек генерала Канкло, бросившись восстанавливать сообщение через разрушенный инсургентами[302] мост на дороге в Лесневен. Напрасно юноша, потрясенный гибелью своего отца, искал смерти под пулями республиканцев — ни одна из них не задела его. Когда же он возвратился в родной город, оказалось, что дом его объят пламенем, а сестра брошена в тюрьмы Кемпера. Произнося ее имя, юноша не мог удержаться от слез, и граф заключил его в свои объятия.
Потом граф рассказал Анри о своих несчастьях: разграблении замка и смерти графини. Их трагедии разыгрались на одной и той же сцене, а слезы были вызваны общим горем, которое породила Республика.
Так прошла ночь. Кернан следил за костром и стоял на страже. Наконец наступил долгожданный рассвет, и беглецы оставили свое убежище.