— Да.
— Вот это сюрприз! Имя очень известное… Кажется, отец уже умер?
— Несколько лет тому назад, но сын жив, и, говорят, человек очень скользкий…
— Скользкий? Что вы под этим подразумеваете?
— Не знаю, как объяснить, — затруднился с ответом начальник полиции. — По слухам, Вильгельм Шториц — человек необычный…
Я расхохотался:
— Веселенькое дельце! Быть может, у нашего героя-любовника три ноги? Или четыре руки?
— Думаю, с ногами-руками у него полный порядок! — рассмеялся и мой собеседник. — Полагаю, речь идет скорее о моральных качествах Вильгельма Шторица, которого, как я понял, следует остерегаться…
— Поостережемся, старина! До момента, пока мадемуазель Родерих не превратится в мадам Видаль!
С легким сердцем я покинул участок и отправился домой.
Глава II
Четырнадцатого апреля в семь утра я отправился в путь в дорожной карете.
Ничего особенного в первые дни путешествия не произошло. Страны, через которые мне пришлось проезжать, описывать не буду — они слишком хорошо известны.
Первой длительной остановкой был Страсбург[509]. Выезжая из города, я долго не мог оторваться от окошка кареты, любуясь знаменитым Мюнстером[510]. Величавая стрела кафедрального собора сияла золотом в солнечных лучах.
Много ночей провел я в карете, убаюканный скрипом колес по дорожному гравию. Однообразный шум усыпляет лучше, чем тишина. Позади остались Оффенбург[511], Баден[512], Карлсруэ[513], Ульм[514] и Вюртемберг[515], баварские Аугсбург[516] и Мюнхен[517].
На австрийской границе, в Зальцбурге[518], пришлось задержаться подольше. Но вот наконец, двадцать пятого апреля в шесть часов тридцать пять минут пополудни, взмыленные лошади вкатили карету во двор лучшей венской[519] гостиницы.
Через тридцать шесть часов предстояло продолжить путешествие — если учесть, что на эти часы пришлись две ночи, станет ясно — времени для знакомства с прекрасной столицей почти не было. Утешало, что на обратном пути здесь можно задержаться подольше.
Накануне я заказал билет на габару «Доротея»[520]. Пристань находилась на расстоянии лье от гостиницы. Пришлось воспользоваться каретой еще раз.
На корме судна скопилось много народу: немцы, австрийцы, венгры, русские, англичане… Переднюю же часть завалили ящиками и тюками до такой степени, что протиснуться туда не представлялось возможным. Трудно было отыскать местечко для ночлега в общей каюте, хотя бы какой-нибудь диванчик. Чемодан пришлось оставить под открытым небом возле скамьи, на которой я рассчитывал подолгу сидеть днем.
Попутный ветер и течение весело несли габару вниз по Дунаю. Воды красавицы реки не голубые, как утверждает молва, а скорее охристые, пенились по бокам судна. По водной глади сновали многочисленные суда с тугими парусами, груженные разноцветными овощами и фруктами. Часто встречались цепочки огромных плотов — целые плавучие деревни, похожие на амазонские плоты в Бразилии[521].