О своем таинственном учителе Старцев никому, кроме Веры Михайловны, не сказал. В то же утро — вместе с нею — он поехал на улицу Вожирар и очень удивился, не заметив дощечки учителя фехтования.
Он разыскал Мариетту Грено, оказавшуюся старухой-прачкой, жившей в подвале.
— Это вам оставил у меня письмо господин Саньер? Вот оно там, на окне — возьмите! — говорила она, но переставая тереть щеткой мокнувшее в чане белье. — Саньер уехал сегодня на заре. И вещи увез. Да у него, впрочем, кроме оружия ничего не было! Будьте здоровы, сударыня и сударь!
На улице они прочли письмо. Старик писал:
«Вы были добры, обещав исполнить мою просьбу. На кладбище Монпарнас, в аллее № 8, похоронена моя дочь, Генриетта. Она покончила с собой. Ей ничего не оставалось делать, так как ее погубил Бильдер. Я за ним следил зорко… Остальное вам понятно! Просьба — снесите в субботу на могилу моей несчастной малютки букет. Это годовщина ее смерти».
В субботу Вера Михайловна и Старцев украшали скромный мраморный памятник Генриетты Саньер белыми розами и нежными, душистыми мимозами.
Хотя они оба находились на кладбище и притом у могилы 8-й аллеи, где хоронят только самоубийц, — грусть не коснулась их. В глазах студента и девушки ярко горела любовь, и была в них острая, могучая жажда жизни.
БУШИДО
Авториз. пер. Е. Э. фон Витторф
Я жил уже несколько дней в отеле «Station» и изнывал от скуки. Июльские жары в Токио невыносимы, и общественная жизнь совершенно замирает, потому что иностранная колония спасается из этого царства раскаленного камня и асфальта в Камакиру, Иокагаму, Никко или даже дальше к озерам, расположенным вокруг Фузи.
Вскоре, однако, однако я нашел себе развлечение. В ресторанном зале, охлаждаемом бешено вертящимися вентиляторами и укрытом от палящего солнца, или в тихом баре отеля я встречал обаятельную пару.
Она — японская мусмэ, элегантно одетая, изящная в каждом движении и очаровательная сочетанием черных, как смоль, волос, свежего белоснежного цвета кожи, алых губ и блестящих карих глаз.
Он — высокий, гибкий, породистый русский лет тридцати, в белом фланелевом костюме, с головой, гордо сидящей на широких плечах.
Они говорили по-французски, а когда их взгляды встречались, густой румянец заливал их щеки, и теплое сияние загоралось в зрачках.
Во всей их манере себя держать и в каждом слове и движении сквозила взаимная любовь и торжествующая влюбленность.
С радостью останавливались глаза всех на этой красивой паре. Даже ресторанные лакеи, швейцар и служанки, покачиваясь на своих кривоватых ножках, встречали их приветливой и счастливой улыбкой.
Я часто их видел, когда они вместе выходили из театра, ресторана, музея, находил их, когда они сидели в парке Хибиа или заходили в Уено (большой парк в Токио со статуей Будды и могилами рыцарей). Они были всегда веселы, счастливы и, взявшись рука за руку, вели бесконечные разговоры.
Видеть их каждый день стало для меня просто потребностью. Если мне не удавалось встретить их в зале ресторана, я шел искать их в парк или на Гинза. Они были мне нужны, как солнце, как воздух, были самым лучшим лекарством от моей тоски.
И вдруг все исчезло.
Раз вечером незнакомец появился у своего столика без мусмэ.
ebooksa