Робинзоны космоса

Возможно, если бы не состояние Кельбика и не мое беспокойство относительно того, что могло происходить в Хури-Хольдэ, вся эта интермедия меня ничуть бы не расстроила. Наш костер пылал, живой и яркий, у нас было полным-полно фруктов, чтобы приглушить голод, и параслоны несли подле нас неусыпную вахту. Но порез на лице Кельбика уже начал гноиться, и я видел, что подступает лихорадка. Полагаясь в дороге на Хлларка, я разобрал снятый с планера компас и вскипятил в его корпусе воду, чтобы промыть рану. Затем мы уснули, весьма беспокойным сном. Пусть эта ночь в африканском лесу и не могла сравниться с той, которую мы с Ренией провели в венерианских джунглях, все же и она не принесла отдохновения.

Несколько раз – мы находились у границы саванны – где-то рядом рычали львы. Одеял у нас не было, и нас окутывал мягкий туман, пронизывая всю ту одежду, что оставалась у нас. Несмотря на ложе из веток, земля была слишком жесткой для наших тел, привыкших к удобствам. Разбитые в кровь в утренней рукопашной пальцы нещадно болели.

Донельзя изнуренная Рения крепко спала, но Кельбик постоянно ворочался и стонал. В итоге уснул и я.

Проснулся я на рассвете. Заря только занималась, небо было затянуто серой дымкой, и удушающая жара предвещала новую грозу. Силуэты слонов, несших вахту, резко выделялись на фоне бледного неба.

Я осторожно высвободил руку из-под головы Рении, с трудом встал и разжег костер. У Кельбика был жар, рана опять начала гноиться. Я снова промыл ее кипяченой водой, и после скудного завтрака, состоявшего из одних бананов, мы снова двинулись в путь. Для бедняги Кельбика день выдался просто ужасным, но к вечеру мы наконец увидели на фоне заката черные силуэты башен Акелиоры. Хлларк еще с полчаса шел прямо на юг, огибая болото, и мы прибыли в город только ночью, когда уже поднималась луна.

Въехав в город через главные ворота на огромных слонах, мы произвели своего рода сенсацию, но мне было не до этого. Доставив Кельбика в ближайшую больницу, уже через несколько минут мы с Ренией были в теркане – как сказали бы вы, в мэрии, – и, связавшись по видеофону с Хури-Хольдэ, я попросил переключить меня на Гелина. В столице все было спокойно, однако Гелин удивился, когда я поведал ему о наших приключениях. Он действительно получил подписанную моим именем закодированную радиограмму, в которой говорилось, что мы приземлились в Акелиоре и задержимся там на несколько дней. Тот факт, что фаталисты знали мой шифр, свидетельствовал: измена проникла на самые верхи́ нашей организации, быть может даже в Совет властителей!

Я решил немедленно вернуться. Перед отлетом мы с Ренией навестили Кельбика. Врач нас успокоил: заражение крови предотвращено и через несколько дней Кельбик снова будет на ногах. Я приказал начальнику местной полиции выставить у дверей его палаты охрану, после чего мы тепло попрощались с Хлларком и другими параслонами, пошедшими за своим вожаком: отныне в Акелиоре для них был открыт безлимитный сахарный счет.

Тщательная проверка позволила уже через несколько дней обнаружить изменника, передавшего мой шифр фаталистам.

Им оказался молодой текн, секретарь открытых заседаний Совета. Он был немедленно лишен звания, но высылки на Плутон сумел избежать: тамошняя исправительная колония уже была эвакуирована на Землю.

Глава 4

Nova Solis

Один за другим пролетали дни. Мало-помалу Земля удалялась от Солнца по все более широкой орбите, увлекая за собой Луну. Венера приближалась к Земле: ее космомагниты работали интенсивнее, чтобы скорректировать орбиту отбытия планеты. Из-за этого там произошло несколько легких сейсмических толчков, впрочем не причинивших особого вреда. По прошествии года диск Солнца в небе уменьшился, средняя температура Земли стала снижаться, и мы были вынуждены переселить в подземные заповедники наиболее теплолюбивых животных, по крайней мере тех, что были выбраны для продолжения рода.

В том же году мы с Ренией поженились. Повсюду царило спокойствие, фаталисты, похоже, были окончательно разгромлены или ушли в глухое подполье. Свадьба не была пышной – мы оба хотели этого.

Три месяца спустя мы начали запасать воду. Обширные подземные резервуары были заполнены до предела. Мы уже пересекали орбиту Mapca, где несколько археологов все еще продолжали разгадывать прошлое обреченной планеты. Затем сила и направление действия геокосмосов были изменены, и Земля в сопровождении Венеры, которая казалась в небе второй Луной, вышла из плоскости эклиптики, чтобы пройти над поясом астероидов.

До этого момента повседневная жизнь людей протекала без особых изменений. Но теперь, несмотря на накопленные океанами запасы тепла, температура начала быстро падать, и над Землей, за двадцать пятым градусом широты, бушевали метели. Все живые существа были постепенно переведены в подземные парки. В Хури-Хольдэ на поверхности работали только те команды специалистов, без которых нельзя было обойтись, но Совет властителей должен был оставаться в Солодине до самого последнего часа. Огромные герметичные ворота отделили верхний город от нижнего. В других городах высоких широт все суперструктуры были уже эвакуированы; человечество готовилось к великой зимовке.

Когда мы пересекли орбиту Юпитера, один лишь Совет властителей собирался в верхнем городе. Океаны замерзли даже на экваторе, и по ночам температура падала до минус семидесяти градусов. В чистом небе не было видно ни облачка: вся атмосферная влага давно окутала Землю снежным белым саваном. Почти все формы животной жизни исчезли, и только некоторые растения еще сопротивлялись. То же самое происходило и на Венере. Поймать гери-кубу не удалось, но команда ретрансляционной станции с острова Зен обнаружила несколько замерзших трупов существ ростом около шести метров. Несомненно, то были модифицированные потомки земных горилл, но больше всего биологов воодушевило обнаружение странного органа, развившегося в их уродливой голове по соседству с мозгом.

Когда мы пересекли орбиту Урана, Совет, в свою очередь, спустился в нижний город, и я тоже окончательно поселился во Дворце планет, на глубине шестисот метров. Большие экраны в моем кабинете создавали иллюзию окон, смотрящих в черное небо. Атмосферное давление быстро падало, сжиженный воздух ложился серым покровом на обычный снег.

Я изредка поднимался, обычно вместе с Ренией и Кельбиком, в мой старый кабинет на верхнем этаже Солодины. Маленький терморадиатор поддерживал сносную температуру, а герметичные окна были усилены дополнительными рамами для поддержания внутреннего давления. Я хорошо помню тот день, когда мы пересекли орбиту Гадеса. Все трое мы сидели на своих обычных местах, но сейчас мой кабинет, когда-то заваленный всякими документами, был чист и гол, если не считать листа белой бумаги на моем столе, – мы по-прежнему пользовались бумагой, правда, не такой, как ваша, по составу и гораздо более прочной. И на этом листе лежал грубый каменный топор. Давным-давно мне подарил его мой покойный друг, геолог Р’варк. Топор относился к первой доисторической эпохе, и я хранил его как символ непрерывности человеческих усилий и, быть может, как счастливый талисман. Он воплощал в моих глазах дух наших сражавшихся с враждебной природой предков, которые победили, выжили и завещали нам никогда не сдаваться! Возможно также, что это оружие безвестного воина давно забытых времен как-то ассоциировалось у меня с борьбой, которую вели мы сами.

Я сидел возле окна. Снаружи была ночь, усеянная звездами, и среди них, в неизмеримой дали, чуть крупнее других и немного ярче сверкало Солнце, отец всего сущего. У самого горизонта на фоне неба еле выделялся бледный диск нашей старой верной Луны. Венера была едва видна.

Передо мной простирался мертвый город, освещенный только прожекторами обсерватории. Суперструктуры утопали в снегу, в отвердевшем воздухе, напоминая горбатые спины гигантских животных. Под холодным слабым светом лишь отдельные деревья, убитые слишком долгой зимой, еще вздымали с террас оголенные ветви.