Мир приключений, 1925 № 04 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Поучение? Из всего можно извлечь поучение. И если вы хотя кое-что примените к своей собственной жизни, вы окажетесь в выигрыше.

Окончание в следующем № 5 «Мира Приключений»

ПРАВДА ИЛИ НЕПРАВДА

Восточная сказка В. Розеншильд-Паулина

— Ну, Абдулла, — сказал Мустафа-Риза-Оглы своему приятелю, — кажется, на этот раз проклятому Ахметке не удастся вывернуться! Пускай-же погибает подлая собака! Ведь, подумай, из-за него я впал в немилость, лишился должности великого визиря и был сослан ханом в отдаленную область! Ну, да теперь придется ему распрощаться со своей головой!

И Мустафа засмеялся жирным смехом.

— Да, — ответил Абдулла, поглаживая свою густую черную бороду, — участие в заговоре против хана — это не шутка. Теперь уж он не оправдается: слишком сильны улики против него. Да, Мустафа, ты мне должен быть навек благодарен за то, что я подкинул ему эти письма, которые нашли у него при обыске, сделанном по твоему доносу.

— О благодарности не беспокойся, — сказал Мустафа, — надеюсь, что теперь я войду в силу. Недаром хан вызвал меня из ссылки и назначил в число судей по этому делу. Вероятно, я опять буду великим визирем. Тогда уже я не забуду тебя и по-царски вознагражу!

— Да благословит тебя аллах за твою доброту и да сохранит он жизнь твою на долгие годы, — ответил Абдулла. — Но не пора-ли тебе идти во дворец? Смотри, уже солнце высоко, а в полдень назначено последнее заседание суда.

Мустафа распрощался с приятелем и отправился в ханский дворец, чтобы принять участие в суде над заговорщиками, в числе которых находился и невинно осужденный Ахмет.

Вопрос о том, что все преступники должны быть казнены, решен был судьями единогласно, но возникли споры относительно рода казни. Одни считали преступление настолько тяжким, что настаивали на четвертовании, другие же находили возможным просто обезглавить осужденных. Долго не могли они придти к соглашению. Наконец один из судей, — Хаджи-Магомет, — худой старик, с длинной седой бородой и крючковатым, как у хищной птицы, носом, в зеленой чалме и парчевом халате, болтавшемся на нем, как на вешалке, предложил такой исход:

— Одних осужденных можно будет четвертовать, а остальных просто обезглавить, — сказал он, — а чтобы знать, к кому какую казнь применить, заставим каждого сказать что-нибудь. Длинных разговоров не надо — мы и так уже слишком долго допрашивали их, пусть каждый скажет всего лишь несколько слов, все равно каких, — что ему вздумается. Если сказанное им будет правда, то к нему можно будет применить менее мучительную казнь, т. е. обезглавить, тот-же, кто скажет неправду, как недостойный никакого сожаления, будет четвертован.

Предложение это было тут же принято, так как жара была большая, и судьи порядком утомились.

Особенно понравилось оно толстому Мустафе.

— Воображаю себе, — говорил он, — как эти собаки будут изворачиваться, желая сказать что нибудь такое, что могло бы им помочь! Но главное-то ведь в том, что какие бы слова они ни произнесли, это всегда будет либо правда, либо неправда, — значит, — или голову долой, или четвертование! Спасения все равно нет! Ловко придумано! Да, достопочтенный Хаджи, твоими устами говорит сама мудрость. Да сохранит тебя аллах на многие годы!

Он громко засмеялся, и его толстый живот и отвислые щеки так и тряслись от раскатов смеха.

— А что, — сказал один из судей, хитрый и осторожный Асланбек, — что, если найдется такой осужденный, который скажет не правду и не ложь?

— Ты, Асланбек, — возразил ему Хаджи-Магомет, — всегда придумаешь что нибудь необыкновенное. Ну, посуди сам, разве может быть такой случай? Ведь все, что говорит каждый смертный, есть или правда, или неправда; бывает ли что нибудь среднее, чего нельзя отнести или к правде или к неправде?

— Конечно, конечно, — согласился Асланбек, — я и сам так думаю; а все-таки, вдруг найдется такой, который… например, этот проклятый Ахметка. Ведь известно, что он в дружбе с самим шайтаном.

— Э, досточтимый Асланбек, — сказал Мустафа, — я думаю, что и сам шайтан не придумает ничего такого, что было бы ни правдой, ни ложью, а неизвестно чем! — и он снова разразился смехом.