Он всегда обращался к Хоро, зная, что если они расстанутся, не будет второй встречи. Но Хоро отодвинулась и посмотрела на него. Он смутился под её обвиняющим взглядом.
- Что, не так?
- Что делает тебя глупым, так это то, как ты переписываешь, что происходило в прошлом, чтобы оно тебе подходило.
- Ч-что ты имеешь в виду?
- Хоть ты и сказал, что любишь меня, знаешь, сколько времени тебе понадобилось? Хмм?
Это больная тема. Если бы он поддался порыву и попытался ответить, он мог ошибиться и остаться со следами её зубов. Её глаза не отпускали его ни на миг, а хвост вилял, как у собаки, которой не терпится поиграть. У него не было выбора, кроме как принять её отчаянное желание услышать от него эти смущавшие слова.
Быть настолько любимым - это тоже боль, Лоуренс говорил про себя слова, которые Хоро хотела услышать.
- Разве ты не можешь сказать то, что хочешь? - рассеянно пробормотал он
- Хм, что? Ч-что такое?
Её лицо выглядело так, будто вместо медово-сладкого изюма она ощутила на языке перец.
Но Лоуренс не обратил на это внимания, он отчаянно что-то обдумывал, пытаясь собрать в голове в нечто единое. У него недавно был разговор. Ситуация, когда он не мог сказать, что он хотел, но сказал бы в конце всего.
Признание на пороге смерти!
Это был бы неплохой конец, рассказать всё на грани смерти, другого шанса уже не будет. А насчёт Хоро - всё, что он хотел сказать, но не мог выразить. Сейчас это уже было не так плохо.
Так?
- Так...
- Эй? Ээееей? - Хоро ткнула Лоуренса в щеку, но он подхватил её на руки и встал. Всё стало на свои места. Событие, которое привлечёт больше людей этой весной, расцвело у него в голове.
- Да! Мы должны сделать это место остановкой на пути к небесам! - громко сказал Лоуренс, и Хоро на его руках посмотрела в его глаза.
***
Похороны были церемонией расставания.
Как только крышку закроют, прочитают молитвы, а гроб предадут земле, живые и мёртвые больше никогда не встретятся. Когда гроб вынесли из его дома, все, кто вышел к Лоуренсу, произнесли свои прощальные слова. Ничего не подделывая и ничего не скрывая, больше ничто не смущало.