Фараон

– Желаете ли вы занять какой-нибудь пост в администрации?

– Это исключено. Мое место здесь, в музыке вся моя жизнь. Не зря ведь говорили великие провидцы: «Даже свет – и тот поет»! Обучать девушек, прививать им вкус к прекрасному, подчеркивать важность их участия в ритуалах – вот мои обязанности. И мое счастье.

– Что ж, представьте мне своих учениц.

Достопочтенная госпожа Хюи сообщила мне все, что я хотел знать, и я прислушаюсь к ее советам. Попытаться ее улестить? Напрасный труд! Какой бы способ я ни избрал, толку не будет.

В пристройке храма, отведенной под музыкальный класс, нагромождение инструментов: арфы, флейты простые и парные, гобои, тамбурины, трещотки… И два десятка девушек, у которых перерыв, и они разговаривают между собой.

При виде наставницы все встают.

– Царь почтил нас своим визитом. Так покажите же ему ваши таланты!

Оркестр, хор и единственная солистка. Первая песня – быстрая, увлекающая. Мой взгляд останавливается на арфистке. Она очень изящная, пальцы ловко перебирают струны. Волосы скорее белокурые, кожа словно светится изнутри, изумительно тонкие черты лица… Она сосредоточена, глаза ее полузакрыты, и хотя сидит она во втором ряду, ясно, что именно ее инструмент задает ритм всему оркестру.

Солистка, наоборот, старается привлечь мое внимание сложнейшими вокализами, которые она исполняет виртуозно. Черноволосая, миловидная, она чудо как хороша…

Жаль, что этот приватный концерт так быстро закончился. Госпожа Хюи по очереди знакомит меня со своими подопечными. Арфистку зовут Сатья[18], солистку, единственную дочку наставницы, – Меритре[19]. Одна держится очень скромно, другая улыбается мне.

– Если будет на то ваша воля, девушки могут играть во дворце во время официальных празднеств, – говорит Хюи.

– Для меня это будет удовольствием.

Я с сожалением покидаю храм, а вместе с ним и пределы Дома Жизни, в чьей библиотеке, этом хранилище ритуалов и изречений древних, прошла большая часть моей юности.

Мною овладевает странное волнение. И мысли мои устремляются к юной арфистке, столь же обворожительной, как ее музыка.

9

Ворчун ходил в солдатах с юности. На прошлом месте службы, в казармах Мемфиса, он охранял кухни, но так надоел своим брюзжанием командиру, что тот перевел его в палестинскую крепость Газа.

Местных племен египтяне опасались, поэтому держали там гарнизон, призванный хранить спокойствие в регионе. Командиров сюда назначали опытных, солдат набирали из тех, кто хотел жалованье побольше или кто вечно всем был недоволен, но тем приятнее было вернуться домой, в Египет, после многих месяцев службы…

Сирийско-палестинский коридор оставался уязвимой зоной. Тутмос I жестоко подавил волнения, и в регионе снова воцарился мир, однако банды грабителей продолжали нападать на караваны и заявлять о своей ненависти к Египту.

Между египтянами и палестинцами – минимум контактов и максимум подозрительности. Администрация фараона обложила местных податями, но в обычаи их не вмешивалась.

Полноватый для своих пятидесяти лет, Ворчун страдал от болей в пояснице и считал дни до перевода на новое место. Год в Газе – ему этого хватило с лихвой. А впредь попридержать свой длинный язык он сумеет…