— Хватит плакать! Мальчика я возьму к себе, потому что у меня десять дней назад родился сын — Лю-третий, и молока хватит на двоих детей. Давайте я буду ему найму (по-китайски это значит — молочная мать).
Никто из родственников не возражал, разговоры о покупке козы сами собой прекратились: родственнички были скуповаты. Тетя Ду-ся завернула меня в одеяло и унесла в свою фанзу. У них был широкий и всегда теплый кан, на стеклах в окнах были наклеены вырезки из красной бумаги. И я зажил на пару с Лю-третьим, моим молочным братом.
Вот в силу этих обстоятельств я и начал говорить через год по-китайски, да так, что спустя пять лет мой папа за голову схватился, потому что я по-русски говорил чуть-чуть лучше тети Ду-ся или дяди Димы, настоящее имя которого было Дин Фу-тан.
Мой отец схватился за голову оттого, что я говорил на диком тарабарском наречии, смешанном из китайского, корейского, русского и украинского языков. Он стал слать срочные телеграммы на Полтавщину своей сестре с просьбой, чтобы та приезжала немедленно. Тетя Маруся срочно приехала и еще срочнее вышла замуж за красного командира товарища Коня.
Теперь, много лет спустя, анализируя события моего глубокого детства, я пришел к выводу, что скоропостижный приезд тетки был вызван лишь одним обстоятельством: после смерти матери отец запил и как-то очень быстро сумел пропить половину нашего домика. Хотя эта половина была пропита за тысячи километров от Полтавы, сердце тетки дрогнуло, и она под аккомпанемент песни Дунаевского «До свиданья, девушки! Не забудьте, девушки, как вас встретил Дальний Восток!» направилась в край девичьих надежд.
Этой девушке было уже под тридцать. Там, на Полтаве, на возможность ее замужества махнули рукой даже подруги, а когда она приехала к нам, у нее закружилась голова: кругом холостяки.
Особенно ей пришелся по душе лихой командир товарищ Конь. Человеком он был положительным, носил шашку и усы, командовал артиллерийским дивизионом. Тетя Маруся, долго не раздумывая, взяла Коня под руку и свела в загс. Все это, конечно, было хорошо, только мной ей заниматься было некогда. Я по-прежнему бегал по улице с Лю-первым, Лю-вторым, моим молочным братом Лю-третьим, Няо-маленькой, Няо — самой маленькой и корейцем Кимом.
Компания у нас была довольно лихая. Когда мы угоняли чью-нибудь лодку или ломали чей-нибудь забор, на улице поднимался скандал. Звали милицию. К нашей великой радости, милиции было не до нас: ловили контрабандистов, перебежчиков, воров и прочих авантюристов. Кончалось все тем, что на ножках-копытцах приходила тетя Ду-ся или бабушка Фан. Мы отпирались на всех языках, какие знали, говорили, что это Борька-хромой сломал забор своим костылем. Нас уводили домой.
Я не помню ни одного случая, чтоб тетя Ду-ся ругала нас или отвесила кому-нибудь подзатыльник. Это была на редкость уравновешенная и ласковая женщина. Ей совершенно было безразлично, чьи дети садились обедать на циновке вокруг низенького стола. Она клала перед каждым куайцзы (палочки для еды), ставила миску чумизы и закуску. Жили Дин Фу-таны не особенно богато, так что закуска была всего одна. Зато такая вкусная, острая, что мы незаметно уплетали всю чумизу, а потом пили чай и давали друг другу слово больше не ломать чужие заборы.
Моя приверженность к китайскому столу приводила в ярость тетю Марусю. Она кричала на весь двор, как могут кричать только жители Полтавщины:
— Ратуйте, люди добрые! Этот оголец брезгует варениками! Шоб ты засох, болячка скаженная!
На крыльцо выходил Конь в галифе и тапочках на босу ногу. Он расправлял лихие усы и говорил:
— Будя тебе, Маруся! Да нехай он ест червяков, если не хочет шкварки! Береги ты, Маруся, свои нервы. Твои нервы нужны мне, красному командиру, потому что японцы опять на конфликт лезут…
А японцы действительно лезли на конфликт. Они захватили Корею, оккупировали Маньчжурию, быстренько состряпали государство Маньчжоу-Го, посадили на трон «императора» Пу-и и начали подозрительную возню вдоль нашей границы. Владивосток почти все время находился на военном положении.
Появлялся вестовой. Конь срывал со стены шашку, натягивал сапоги и бежал рысью в казармы. Воинская часть куда-то немедленно выступала. По улице громыхали зарядные ящики орудий.
Тетя Маруся бежала за дивизионом и кричала:
— Возьми меня санитаркой! Возьми меня санитаркой!
— Иди в хату! — рявкал на нее Конь. Он сидел на белом жеребце и шевелил усами. — Не позорь перед боевыми товарищами. Иди в хату. И жди. С победой!
Но тетя Маруся не хотела ждать. Она знала, что такое ждать. Вдоль улицы у калиток стояли женщины. Они брали тетку под руку, вели к дому и уговаривали:
— Санитарка им не нужна. У них ветеринар есть.
ebooksa