Невидимка. Фельдшер скорой – агент уголовного розыска

22
18
20
22
24
26
28
30

— Сказал вернуться в квартиру и запереться там. Ему нужно три — четыре дня на полную зачистку. Велел запастись харчами и носа не высовывать, к телефону подходить, только после трех звонков. Ты помнишь?

— Он говорил, после двух, — поправил Иван.

— А теперь сказал — трех! — чуть повысил голос Беляков.

— Я понял, трех.

— Так, сейчас заедем на подстанцию, сиди в кабине, не выходи, я все выгружу и сдам наркоту. Где твоя сумка?

— Там ничего важного, — сказал Иван, — брось. В шкафу тоже нет ничего. Плеер со мной, а больше ничего ценного.

— Ну и хорошо. Сейчас я сдам вещи и отвезу тебя до дома. Машину оставь у подстанции, ключи отдай мне, я перегоню, но сначала проверю ее, чтобы ничего не подбросили. Понял?

— Понял, — ответил Иван. Ему было грустно. Он чувствовал свою вину за провал первого же задания.

Беляков почувствовал его настроение.

— Не расстраивайся. С каждым может случиться. Тебе еще повезло. Видишь, как прикрывают, аж с двух контор! Не пожалели своего агента раскрыть ради твоего вывода из операции. Цени!

— Я ценю.

— Ну и хорошо. Никто тебя не бортанет. Сейчас спрячут на пару недель, могут отправить куда-нибудь на учебу.

— Куда?

— Не знаю, какая разница? В Барнаул или в Магадан. Подальше. И фамилию с прочими данными сменят, а то больно ты приметный.

На подстанции Иван пересел в салон Рафа и ждал, пока Беляков сдаст вещи и выйдет к нему. Не прошло и пяти минут, как Беляков махнул рукой от двери подстанции: «Иди сюда!».

Иван прибежал.

— Что случилось?

На Белякове лица не было. Он не знал, как сообщить что-то важное, и, судя по лицу, страшное, но схватив Ивана за плечи произнес:

— Только спокойно. Ты понял? Спокойно. Люсю зарезали, — и добавил, пока Иван осмысливал сказанное, — за наркоту. Коробку забрали.

В голове Ивана все помутилось. Он не понимал, что ему говорит Беляков, он вырвался, со всего маху врезался лбом в стеклянную дверь тамбура на входе в подстанцию, несколько секунд смотрел, не понимая, что это за препятствие. Потом, повернувшись к Белякову, произнес, внезапно севшим голосом: