Венгерская вода

До сих пор я не уделал много внимания в описанию еды. В этом просто не было необходимости. И вот настал час, когда требуется наверстать это упущение. Потому что, как говаривал многоучёный Илгизар из Мохши, великий мастер выражать неизвестное через известное: «Не нужно пренебрегать ни одной, даже самой, на первый взгляд незначительной вещью. На дороге жизни можно найти ответ на любой вопрос — нужно только внимательно смотреть под ноги». Кто знает, если бы не разговоры о еде, писал ли я сейчас эти строки?

Пища жителей улуса Берке действительно несколько непривычна для обитателя изнеженного Каира. В этом нет ничего удивительного. Многое из того, что наполняет прилавки наших базаров, здесь просто не произрастает. Зато здесь в изобилии имеется то, что в других местах является лакомством. Скажите кому-нибудь на каирском базаре, что мясо это пища бедняков. Над вами в лучшем случае посмеются. А пастухи огромных стад на просторе Великой Степи бывает месяцами не видят ничего, кроме баранины или конины, и радуются, как лакомству хлебной лепёшке.

Когда я только ступил на землю улуса Берке (я называю его так на наш лад, хотя сами жители говорят улус Джучи), то моим первым открытием была великолепная здешняя рыба. Когда была возможность, я непременно заказывал блюдо из неё и мало обращал внимание на остальное. Меня даже не порадовало угощение из арабских кушаний, которыми меня потчевал добросердечный дядюшка Касриэль.

Уже по пути через Великую Степь я волей-неволей познакомился с пищей её обитателей. Она не отличалась разнообразием и могла удручить самого непритязательного человека. Ибо состояла повсеместно из проса и мяса. Причём не поровну. Там, где было больше проса — ели, в основном просо. Где мяса — мясо. Одинаково и богатые и бедные. Мясо варили или жарили на углях. Из проса варили мутную похлёбку или густую кашу. Конечно у обладателей стад не было недостатка в молоке и твороге. Мне рассказывали, что здесь даже делают из молока кобылиц хмельной напиток, но мне так и не довелось его попробовать.

Однако я буду несправедлив к пище Великой Степи, если не расскажу о кушанье, которое действительно меня удивило и запомнилось. Однажды, когда мы уже оставили корабль и пробирались в сторону Мохши, ведомыми только нашему спутнику тропами, на одном из привалов мы замешкались и решили уже остаться здесь до ночи. Костёр, на котором мы готовили свой немудрёный обед, был обложен дикими камнями, которые сильно раскалились. Вот тогда сотник, узнав, что мы никуда не трогаемся, приказал резать барана. Меня тогда удивила подобная поспешность. Мы ведь только пообедали, ужин ещё не скоро. А мясо жарится быстро. Что мы будем вечером холодную баранину есть?

Между тем тушу освежевали, порубили, промыли внутренности. Я заметил, что всё это время нукеры, старательно жгли костёр, подвинув камни в его середину. Потом мясо сложили в баранью шкуру вместе с раскалёнными камнями и старательно её завязали. Когда вечером мы попробовали, что получилось, то восхищению моему не было предела. Это мясо свело бы с ума самого требовательного завсегдатая лучших каирских харчевен. Да что харчевен. Гости на пышном пиру у любой знатной особы, позабыли бы о других изысканных лакомствах и утончённой беседе с сотрапезниками. А всего то обычная баранина.

По приезде в Мохши всё переменилось. После суровой и простой пищи Великой Степи здесь нас встретил совсем другой мир. Я прожил долгую жизнь, много где побывал, много что повидал. Однако, положив руку на сердце и ни на миг не покривив душой, скажу: никогда, ни до ни после я не ел такого вкусного хлеба, как в Мохши. Видимо тамошняя земля придаёт злакам особенный вкус. Кроме великолепных пшеничных лепёшек, здесь были ржаные с необычным вкусом. А ещё здешние мастера пекли удивительные хлебы из теста, которое они выстаивали на дрожжах.

Привыкший докапываться до глубинной сути вещей и, так же, как я покорённый вкусом этих пышных и упругих, как юная дева, булок, Мисаил, пытался узнать у одного пекаря секрет этой волшебной выпечки. «Знаешь, что он мне сказал, — жаловался потом незадачливый алхимик, — Нужно тесто сильнее колотить и мять.»

Труднее всего объяснять очевидное. Сам я до сих пор придерживаюсь мнения, что весь секрет в земле, на которой произрастает злак. Иначе чем объяснить, столь же великолепный вкус, каш, которые варили из тамошних круп. До сих пор перед глазами стоит та, которую варили из очищенного ячменя, именуемого жемчужным. Перловым. Тающая во рту, обильно заправленная маслом сбитым из свежих сливок. Или та, которую делали из проса. Белого, так же тщательно очищенного от малейшей шелухи и заправленного таким же коровьим маслом и великолепным мёдом.

Мёд! Подобный сказочному нектару мёд колдовских лесов! Собранный с цветков удивительного дерева, которое покрывается ими словно золотой благоухающей пеной, он сам подобен светлому золоту и попробовавший его один раз, уже не сможет забыть никогда.

Здешних людей кормил лес. Уже в самые первые дни, любознательный Баркук, сбегав на базар, с удивлением рассказывал, что в здешней мясной лавке продают больше дичь. Вскоре мы и сами смогли убедиться в этом. Кроме обычной на всех рынках мира баранины, здесь было мясо оленя, лося, зайцы, разные птицы. Охотники приносили его каждый день. Чтобы оно не портилось, его прячут в глубокие погреба, которые зимой набивают льдом и в которых сохраняется холод до самой осени. Многие из этих птиц по вкусу превосходили фазанов, которыми я угощал своих спутников по прибытии к здешним берегам. Достойные украсить пир самого искушённого ромейского ценителя яств, здесь они были пищей простолюдинов.

Обо всём этом я сказал Злату. Добавив, что Омар как раз вряд ли оценил это великолепие. Как все люди, больше всего увлечённые внешним блеском, он очень любил сладкое. Никогда не уделяя внимания тонкости вкуса. Хотя не сомневаюсь, что прелесть, а самое главное, цена здешнего мёда ему несомненно должны были понравиться.

Между тем приготовления закончились и мы тронулись в путь.

Дорога очень скоро нырнула в лес, обратившись широкой тропой, несомненно видавшей время от времени не только пешеходов. Баркуку теперь не нужно было бежать и он весело вышагивал в конце процессии. Заросли расступились и перед нами предстал склон горы, в котором чернел вход в её глубину. На поляне сидели несколько человек. Здесь был вырыт в земле небольшой очаг, прикрытый от непогоды деревянным навесом, из которого курился дымок. Там что-то варилось в большом горшке. Судя по запаху, каша из проса. На здешнем рынке оно стоило дороже ячменя.

Увидев нас, люди вскочили. Спешившись, я обратился к ним на греческом языке. Они переглянулись и замотали головами. Не понимают. Тогда слово взял Мисаил. Однако на просьбу встретиться с настоятелем все дружно развели руками. Такого нет. Здесь не монастырь, каждый сам по себе. Отшельники. Никто ни кому не указ.

Я внимательно прислушивался к тому, что они говорили между собой, но этот язык был мне непонятен.

Мисаил между тем посетовал, что, услышав в городе про находившийся неподалеку монастырь, хотел попробовать продать здесь ладан, который остался от прежнего хозяина. Отшельники снова развели руками: у них и храма нет, каждый молится отдельно.

— Ну ладан то вы курите? — спросил Мисаил, — Вот немного оставлю. В дар. Коли старшего у вас нет, возьмите каждый понемногу. Помолитесь за раба Божьего Мисаила. Я ведь тоже христианин.

Он подал мне знак. Я развязал мешочек и стал давать каждому по кусочку драгоценной смолы. Отшельники сразу повеселели и оживились.

— Позови остальных, — кивнул я на вход в пещеру, изо всех сил коверкая кипчакскую речь, чтобы ни у кого не осталось сомнений почему я уступил слово своему спутнику. Но, в то же время было понятно, кто здесь главный. Двое сразу исчезли в глубине горы.