– К кому я могу обратиться, господин Богданович? Посоветуйте мне, пожалуйста…
– Когда мы обращались за помощью к украинцам, они не считали своим долгом помогать нам советом, госпожа Прокопчук.
– Я обращаюсь к вам как мать…
– В наш век, увы, следует разграничивать и это понятие.
– Матерь божия была одна, – оказала Ганна, чувствуя, что сейчас снова заплачет. – Разве можно в чем-либо винить матерей?
Богданович озлился, лицо его снова как-то неуловимо дрогнуло.
– Тех, которые оставляют своих детей, да.
Ганна поднялась – резко, словно ее ударили:
– Мне казалось, что в газете работают интеллигентные люди.
– Вы не ошиблись. Интеллигентные люди имеют право и обязаны отстаивать свою точку зрения. Повторять общепризнанное – удел черни. У вас все?
– Да. У меня все. Я хочу сказать вам на прощание, что бог накажет вас за вашу черствость, господин Богданович.
– Мне отмщение, и аз воздам. – Богданович тоже поднялся, после того как цепко и ернически оглядел фигуру женщины. – Честь имею.
Ганна шла к выходу, чувствуя на спине, шее, ногах, на волосах, уложенных без этого омерзительного, ставшего модным перманента, неотрывный взгляд Богдановича.
– Госпожа Прокопчук… – Богданович кашлянул негромко.
– Да, – ответила Ганна, не оборачиваясь.
– Вы можете оставить свой телефон. При случае я постараюсь обговорить ваш вопрос с немецкими властями.
Ганна медленно повернула голову, и взгляды их встретились.
– Я оставлю мой телефон представителю немецкой власти, – ответила Ганна, – мне не нужны посредники.
Богданович усмехнулся: