Рукопожатия границ ,

22
18
20
22
24
26
28
30

У пограничника Мартина Туречека, статного, худощавого молодца, радужная оболочка заискрилась золотисто-коричневыми брызгами, как хорошо отшлифованный драгоценный камень. Пронзительный взгляд заскользил с предмета на предмет, видя и подмечая то, что другие не воспринимают, даже когда смотрят в упор.

И эта живость взгляда, и волнистые каштановые волосы, и упругий шаг придают его фигуре в безупречно сидящем обмундировании какую-то изысканную щеголеватость.

Я не хочу сказать, что его друг не щеголеват. Однако Йозеф Дудаш ростом пониже, а на короткой шее гордо, но как-то тяжеловато сидит почти квадратная голова. На мир Йозеф смотрит дымчато-серыми глазами. Волос из-под фуражки почти не видно, настолько тщательно они подстрижены на затылке. Йозефу недостает стройности, и, несмотря на все старания, он никак не может добиться, чтобы форма сидела на нем как влитая: тут и там по ней пробегают морщинки. Йозеф очень требователен к себе, и мы увидим, что именно требовательность — лучшая черта его характера. Но в общем светлые брови и ресницы Йозефа невыразительны, глаза и лицо словно затянуты тонюсенькой паутинкой.

Пограничники откомандированы на двое суток. Они рады этому, чувства их так едины, что вначале и говорить им, казалось, не о чем. Впрочем, радость поездки в Прагу уже пережита ими на заставе, где она была встречена бесчисленными восклицаниями и шутками товарищей и командиров.

Итак, Мартин Туречек будто невзначай поглядывал на дорогу, что вела к вокзалу и частенько служила исходным пунктом для дозоров. Он внимательно, но как бы мимоходом прощупывал взглядом все, что попадало в поле его зрения. В конце концов Мартин не выдержал молчания, сказал:

— Значит, посмотрим на кое-что другое, не только на ели, мох и нарушителей…

Дудаш озабоченно наморщил лоб и высказал свои мысли:

— А сколько здесь мусора! Унести бы весь этот хлам куда-нибудь подальше в лес и свалить в волчью яму! Все это барахло ржавеет и бесстыдно лезет на глаза.

— Тебе бы сюда распределительные щиты электростанции, — усмехнулся Мартин Туречек. — То-то радости было бы, а?

Подобное Туречек говорил другу уже не раз. В казарме такие разговоры возникали почти ежедневно. По мнению Йозефа Дудаша, одеяла на койках никогда не лежали безукоризненно, без единой складочки, а картины на стенах располагались недостаточно симметрично. В политпросветкабинете он постоянно складывал правильными стопочками разбросанные на столе журналы и словно бы не замечал, что подбирает комплекты по номерам.

— Мы же их читаем, дружище Йозеф, — упрекал Дудаша Мартин, вытягивая из стопки какой-то иллюстрированный еженедельник. — Читальня — не витрина магазина.

Мартин не раз замечал, что там, где книги на полках расставлены ровными рядами, библиотека никому не нужна. Порядок в библиотеке — доказательство, что книги здесь не читаются. Дудаш только смеялся в ответ на его слова.

— Ты прав, Мартин, но приучать людей класть вещи на свое место необходимо…

На опушке леса пограничники прошли мимо валявшегося в кювете большого синего эмалированного кувшина. Его ручка, такая же ржавая, как и почти скрытое травой дно, вызывающе торчала в сторону вокзала. Йозеф немедленно показал на него другу:

— Гляди! Как нахально он развалился! Вернемся, первым делом отнесу его в кучу, заготовленную для отправки в утиль.

Мартин считал такие мелочи слишком ничтожными, не заслуживающими внимания пограничников. Но он любил Дудаша и снисходительно прощал ему его слабости.

И в дозоре эти двое, столь противоположные по характеру, замечательно дополняли друг друга.

— Как здорово они сработались! — говаривали их товарищи.

Взаимопонимание не раз приносило им успех. А сейчас они вместе едут в Прагу!

В поезде было много гражданских пассажиров. Пограничники замолчали и переговаривались только взглядами. Глаза порой выразительнее самого красноречивого слова. Слегка опущенные веки и усмешка, мимолетно поднятые брови в ответ на дорожную болтовню говорили им о многом. Мартин, однако, тяготился молчанием и вскоре попытался познакомиться с девушками, предложил сигареты молодым людям, что-то рассказал им смешное. Йозеф по-прежнему сидел, уставясь в окно.