— Тогда, сынок, позволь Бостан замуж выйти! По обычаям нашим, ты знаешь, младшая сестра не вправе на это, пока старший брат не женится или ей не разрешит. Ты теперь ей и за отца. — Огульгерек по-бабьи всхлипнула, утерла кончиком платка повлажневшие глаза.
— Жених-то кто, мама? — Ашир обнял мать за худенькие плечи.
— Мельник колхозный… — Огульгерек подняла на сына глаза — в них застыла тревога. — Атали, сын Доврана, байского чабана. Ты его привел из песков…
— Тот самый, что у басмачей вожаком десятки был?
— Да он пробыл самую малость, никого не убил, не ограбил.
— Напрасно ты волнуешься, мама. Знаю я его. Бедняцкий сын, а в басмачах по неразумению оказался. Главное, человек правильный…
Мать облегченно вздохнула: счастье-то какое — Ашир понял ее, не стал противиться замужеству Бостан. Ох, как она опасалась, что Ашир вдруг заупрямится, помешает счастью Бостан. Не меньше Огульгерек переживала и за сына, боялась, как бы брак сестры не отразился на его службе: днями руководство ГПУ Туркменской ССР повысило Ашира в должности.
…Поздней туркменской осенью, щедрой на теплые, сухие дни, Таганов, получив отпуск, приехал в родной аул. Еще в позапрошлом году из одного горного селения он привез семена чинары и посеял их в укромном местечке возле реки Алтыяб. Они дали крепкие ростки, вытянувшись в тоненькие, стройные саженцы, и, чувствуя приближение зимы, уже сбросили золотую листву, чтобы по весне снова вырядиться в изумрудный убор.
Пора пересаживать, решил Ашир, облюбовав пять белоствольных чинар, росших с краю. Поймал себя на мысли: в семье Тагановых тоже пятеро. Пусть эти чинары будут живым памятником отцу и тем, кто погиб с ним за Советскую власть.
Ашир осторожно, чтобы не повредить корней, выкопал саженцы, принес к дому и занялся лунками.
— Доброе дело задумал, сынок, — застал его за этой работой Агали Ханлар. — Хоть чинара больно не торопясь растет, зато долговечна и служит многим поколениям людей.
— Да, в наше жаркое лето прохлада что услада. — Ашир легко вонзил в мягкую землю овальное острие дайханской лопаты. — Не беда, аксакал, зато деревья послужат тем, кто будет жить после нас. Арык вон роют десятки, а пьют из него тысячи. Тем и прекрасен человек, что живет он для других.
— Так-то оно так, сынок, — и председатель аулсовета задумчиво почесал под тюбетейкой лысую голову, — да только эдак лет с десяток назад навряд ли кто, даже самый размудрый, рассуждал бы так… Каждый о себе пекся. На кой шайтан ему думать о тех, кто через век или через тысячу лет после него жить будет?
Агали Ханлар по-хозяйски прикинул, что если каждый аульчанин высадит хотя бы по три деревца, то Конгур через несколько лет превратится в цветущий сад. Он что-то записал в свою потрепанную тетрадку негнущимися пальцами и, попрощавшись, ушел.
Таганов задумчиво посмотрел ему вслед: душа-человек, совесть Конгура, всех его честных людей. Вот такими сильны Советы, на таких, как на гранитной основе, держится народная власть! Ведь и грамоты кот наплакал, а сколько в нем страсти, самоотверженности, энтузиазма, стремления во все вникнуть самому, дойти до сути. Таких людей могла породить только Великая Революция, та, что свершена народом.
Сколько людей познал за эти годы Таганов, сколько ярких человеческих судеб прошло перед ним… Испытание временем выдержала дружба Ашира с Игамом Бегматовым. Когда Таганова оклеветали, то Игам и его жена Марина, глубоко убежденные в невиновности и искренней преданности своего товарища делу партии и народа, написали поручительство в Центральный Комитет Коммунистической партии (большевиков) Туркменистана, заявив, что не верят злым наговорам и готовы взять его на поруки.
Те месяцы были самыми тяжкими в жизни Ашира. Отстраненный от любимого дела, бессильный опровергнуть нелепейшие, выдуманные обвинения, он не находил себе места ни в Ашхабаде, ни в Конгуре. Глупость всегда обескураживала Ашира. В час испытаний супруги Бегматовы не оставляли своего друга, часто встречались с ним, поддерживали.
Старым друзьям, как и прежде, связанным общим делом, вечно беспокойным, всегда находилось о чем поговорить — Игам Бегматов работал в отделе ЦК Компартии Туркменистана.
Ашир Таганов за все годы своей сознательной жизни, и особенно за время службы в органах ГПУ, убедился, что, с кем бы ему ни приходилось учиться, трудиться или воевать, все, кого считал коллегой, товарищем по партии, отличались человеколюбием, бескорыстием, обостренным чувством товарищества и дружбы. Он даже не представлял, как бы сложилась его судьба без друзей, без семьи Бегматовых, без сотоварищей отца, без бывшего балтийского моряка Ивана Касьянова, освобождавшего Туркмению от белогвардейцев и английских интервентов, Ганса Розенфельда, служившего в свое время в кайзеровской армии по заданию революционной организации «Союз Спартака», а потом посвятившего себя целиком делу Октября… Им, истинным революционерам, подлинным интернационалистам, Таганов был обязан всем — собственной жизнью, жизнью близких, тех аульчан, которых банда Джунаид-хана не пленила, не убила лишь потому, что в Конгур вовремя подоспел чекистский отряд Касьянова и комиссара Розенфельда.
Казалось, давно это было, и в то же время совсем недавно, в самом начале тревожных двадцатых годов. В кочевом ауле, где джунаидовские всадники успели сжечь юрту Тагана, а сотник Хырслан увез сестру Ашира, юную Джемал, и сделал ее своей женой.
ebooksa