– Вряд ли ему столько платят. Но живет он недурственно, это да. Вдобавок, столуясь у Фридриха, голодным не останешься.
– Мне бы так. И это какой-то Кранах! Нет в этой жизни справедливости. Вот и приходится уповать на следующую.
– Слушай, сходил бы ты к мастеру Бернгардту.
– Этот банкир твой, что ли?
– Он гений. Дай ему гульден, он превратит его в дукат, а дукат – в алмаз. Благодаря ему мое состояние выросло в четыре раза.
Дюрер пожал плечами:
– Я поговорю с Агнессой. Деньгами занимается она. Теми, что остались.
– М-да, разговоры у нас – лучше некуда, – вздохнул Дисмас. – Сифилис, папские свищи, полудохлый развратник-император, а теперь вот нищета и голодная смерть. О чем бы нам еще поговорить? О казнях? Поехали со мной в Майнц, а? Там у них каждый день кого-то жгут.
В конце концов Дисмас сумел заставить Дюрера улыбнуться, рассказав, как огорчился Альбрехт, когда выяснилось, что Дисмас не купил ему поддельный байдак святого Петра.
– Но больше всего он хочет плащаницу.
– Плащаницу? Я сварганю ему плащаницу! – От выпитого язык Дюрера начинал понемногу заплетаться. – Такую плащаницу… такую прекрасную плащаницу, что Иисус захочет вернуться с небес и снова в нее замотаться.
– Не говори так, Нарс.
Дюрер грохнул кружкой о стол:
– Эй, Магнус! Шевели своими жирными булками и неси мне еще бренди. И этих твоих конских ссак для моего друга Дисмаса.
– Альбрехту не нужна твоя плащаница, – объяснил Дисмас. – Он хочет ту, что в Шамбери.
Кабатчик Магнус, огромный малый, по счастью терпеливо сносивший шутки в адрес своих тылов, подошел и плеснул бренди в кружку Дюрера.
Тот перегнулся через стол к Дисмасу:
– Знаешь, мы с тобой могли бы недурно подзаработать.
– Мне уже не нравится твоя задумка.
– Все равно слушай. Я делаю плащаницу, а ты продаешь ее своему горе-архиепископу. Двадцать пять процентов – твои.