Пыль всех дорог

22
18
20
22
24
26
28
30

Казалось, все впали в оцепенение, длящееся несколько часов, а между тем, прошло три или четыре секунды.

— Я не могу… — начала Тха-Сае и потянулась к своей сумочке на поясе.

Майор тотчас сообразил, что она собирается сделать.

Стаканчики с чаем полетели на пол, а Ковалев схватил Таю за руку. Только он был не один. Скворцова подалась вперед и молниеносно перегнулась через стол…

— Дедка за репку! — воскликнул Диген и мертвой хваткой вцепился в штанину джинсов Марины.

Все четверо исчезли в круглом вихревом окне, раскрывшемся в стене кабинета. Листы со схемами, начерченными рукой Скворцовой, разлетелись по полу.

Загудел сотовый Таипова, лежавший на столе, и ученый машинально взял его в руку, несмотря на состояние, близкое к ступору:

— Альберт Иванович! — раздался по громкой связи голос стажера, Олега. — Один серебристый — девяносто девять процентов яркости! Что делать?!

Ответ последовал далеко не сразу.

Мерцающие очертания начали обретать плотность материального объекта.

* * *

После визга камеристки в «берлогу» принца-консорта вломилась дежурная охрана королевских покоев, но была тут же отправлена обратно мановением руки самого хозяина кабинета. Не исключено, что гвардейцы были выдавлены за дверь парами спиртного.

—… рисковать чужими жизнями… — закончила Тая фразу, начатую в кабинете заведующего лабораторией ментального трекинга.

— Диген, стой! — успел крикнуть майор, хватаясь за шиворот джинсовой курточки домофея. — Да погоди же, куда ты?!

Кто его знает, что произойдет, если Диген удалится от синха на приличное расстояние?!

Самое интересное — что в этот раз никакого длительного пребывания в нейтрали не было вовсе. Вытягивающая суставы боль — да, была, короткое потемнение в глазах, тошнота. Мелькнули знакомые облака, разламывающиеся на радужные осколки, возникло ощущение стремительного полета, и — на тебе! — прямиком в другое помещение!

Скомандовав домофею оставаться на месте, Валентин четко осознал, что его собственная речь звучит на каком-то непонятном языке, но воспринимается совершенно естественно. На этом же языке говорят окружающие, да как говорят, все разом…

— До-ро-гая ллид Мариен! — заплетающимся языком бормотал огромный хомяк, стащив с головы мятый бархатный берет и низко кланяясь. — Какими судьбами в чужие к-к-рая?

— Что опять нахлобучило, интерес-с-с-но… — с такими же трудностями проговорил чернобородый тип, которого, похоже, очень точно описала бабушка Вера Ивановна Волегова.

Все верно: каменные стены, увешанные оружием и шкурами животных, здоровенная кабанья голова над камином, два кресла у стола.

Ковалев осмотрелся. На столе — набор для сугубо мужского пьяного разгула, обычно вежливо именуемого дружескими посиделками: бочонок есть, наполовину пустая «четверть» со слезно-прозрачным содержимым тоже присутствует. Закуски маловато, но, скорее всего, она уже ликвидирована в процессе мероприятия, длящегося достаточное количество времени.