— Караулю.
— Это хорошо… Мне с тобой, как за каменной стеной… Спасибо… Когда будешь начальству своему докладывать о нашей поездке, передай большое спасибо. Скажи, что везде на заставах встречали меня шикарно… Вообще говоря, Сережа, мне хотелось немножечко другого… — размышлял вслух Евгений Иванович. — Я понимаю, у вас на всех заставах прекрасные люди. И вообще… на границе порядок. Можно и тут хорошо поработать — и на одной, и на другой, и на любой заставе… Но я — художник, мне, видишь ли, интересно не только общее положение дел, так сказать, стереотип, но и нюансы-оттенки… Мне хотелось попасть на такую заставу, куда еще не проложена перворазрядная шоссейка. Верхом на лошадке проехать… Или еще лучше пешочком пройтись, поразмяться… На машине-то я и дома ездить могу. Машина есть у меня… Мне хотелось в молодости моей побывать, я молодым на границу ездил. Ну вот, видишь, начальство ваше меня бережет. Их тоже можно понять…
— А вы с нашим Дедом поговорите, — сказал сержант Куликов. — У нас начальника нашего все Дедом зовут, Полковник Белов… Он помоложе вас, но тоже в годах… И на войне был. Он дядька хороший. Он на границу как раз выезжал, когда вы были у них. А то бы он принял вас. Он всех гостей принимает.
— Дедом, говоришь, вы его зовете?
— Дедом… — улыбнулся сержант Куликов.
— А как его по имени-то, по батюшке зовут?
— Николай Иванович.
— Ну что же, это, пожалуй, мысль, — оживился Евгений Иванович Шухов.
8
Полковник Белов нажал на клавишу коммутатора, сказал в трубку:
— Попросите ко мне подполковника Соколова.
Вошел подполковник Соколов, принес с собой как бы вешний зеленый шум — настолько свежий он был, моложавый, упругий. Первым заговорил:
— Значит, так! — подполковник Соколов смотрел прямым немигающим взором на своего начальника, напружинил щеки, брови и лоб. И на Шухова он тоже смотрел, Шухов попадал в широкий сектор его обзора. — Мы беседовали с Евгением Ивановичем, перед тем как отправить его на границу, поинтересовались его творческими планами — и постарались, насколько это возможно в наших условиях, окружить его вниманием и заботой. Нам все известно, Евгений Иванович, мы следили за каждым вашим шагом. — Подполковник Соколов поворотился всем корпусом к Шухову. Лицо его выражало борение двух начал: лукавства и строгости. — Задача вами выполнена, по нашему мнению, успешно. Спасибо вам за содержательные беседы с воинами. Нам известно также, что на одной из застав вы помогли оформить Ленинскую комнату — и за это спасибо… Ну а что касается ваших личных творческих планов, смогли вы что-нибудь на заставах почерпнуть или нет — тут уж не нам судить. Если у вас есть какие-нибудь претензии к нам, мы внимательно выслушаем — я как начальник политотдела и вот Николай Иванович, полковник Белов.
— А ты знаешь, — сказал начальник, — что Евгений Иванович — наш ветеран? Вот какой человек к нам приехал… В этих местах он воевал в первое утро войны, а его друг, писатель Лискевич, погиб здесь… Там, где теперь застава Евстигнеева. Ну как же нам-то не знать? Я ведь книжки Лискевича в детстве читал. Мечтал о пограничной жизни…
Полковник Белов был помоложе, конечно, Евгения Ивановича, но сразу же, с первого взгляда, как только Шухов вошел в его кабинет, установилась меж ними некая общность, что-то знали они, друг о друге, помимо слов и своих должностей. Они были людьми одного — военного поколения. Говорить им было друг с другом легко. Когда встречались они глазами, то улыбались. И пока подполковник Соколов говорил, они переглянулись, как сообщники…
— Значит, так, — оказал подполковник Соколов, — до Евстигнеева машина не пройдет. — Строгость решительно взяла верх над лукавством на лице подполковника. — Только до разбитой сосны…
— На лошадке пусть едет, — сказал полковник Белов. — Ты посмотри на него — чем не кавалерист? Да и вообще, знаешь, старый конь борозды не попортит… Ничего. Пусть жирок растрясет. А то что же получается? Приехал человек, можно сказать, на могилу своего близкого друга, погибшего в бою, а мы его домой отправим не солоно хлебавши. Так негоже… В седле-то усидишь, Евгений Иванович?
Шухов закивал, весь засиял:
— Дело наше такое, Николай Иванович, надо держаться в седле. Если мы уж в седле не удержимся, значит, пора в отставку… Я еще в армии был ездовым, знаю, с какой стороны к коню-то подойти…
— Значит, так, — сказал начальник политотдела, — до разбитой сосны Евгения Ивановича на машине свезут, а там я с Евстигнеевым свяжусь, за ним коня вышлют. У Евстигнеева кони есть.
ebooksa