Арахна

— Вдовы? Какой вдовы?

Марсель ответил не сразу. Он осушил одним глотком большой стакан коньяку, потом попросил другой.

— Пойдем отсюда, — сказал он, — я живу тут же, рядом. Ведь ты еще, надеюсь, продолжаешь писать в своих журналах? Так вот, можешь услышать не совсем обыкновенную историю. Пойдем ко мне, выкурим трубку.

Несколькими минутами позднее я сидел вместе с Марселем около выщербленного камина, украшавшего то, что он называл своей берлогой. И действительно, комната находилась в полнейшем беспорядке. Повсюду валялись рукописи и книги. На стене висели странные предметы вокруг безобразной маски, напоминавшей древних инков: черная, угрожающая рожа с орлиным носом и волчьими зубами, готовыми, казалось, укусить. Странный запах, какая-то смесь сырой земли, тубероз и тлена, пропитывал даже стены.

Я поспешил за курить трубку и выпить стакан коньяку, предложенный мне Марселем. Во всей этой обстановке и в фигуре моего друга было что-то отталкивающее и неживое; но я чувствовал, что его стоило послушать и что, как писатель, всегда ищущий странное и необычайное, я буду вознагражден. Так случилось и на самом деле. Вот что мне рассказал Марсель:

— Ты помнишь, старый дружище, когда в 1927 году, в июле месяце, перед тем, как покинуть Францию, я пожал тебе руку в последний раз на прощальном обеде у Рико, данном в честь моего отъезда? Потом мы отправились в последний раз на Монпарнас. Мы пережили немало приключении, помнишь — когда ты доставил меня наконец в Пасси.

Два месяца спустя я находился на побережье Тихого океана, в Колета Радо, где провел два очень спокойных года, служа в управлении медными рудниками общества, командировавшего меня туда. Это маленький старинный испанский городок, неподалеку от моря, расположенный не слишком высоко, но и не слишком низко; много молодых, довольно красивых и не менее грязных девушек, местных индианок, и всегда голубое до отвращения небо: словом, обстановка, о которой ты можешь составить себе представление по географическим журналам. Если ты помнишь, я часто писал тебе об этом городке.

— Помню. Но ты не сообщал мне ничего необычайного.

— Потому что в жизни и обстановке его мало интересного. В этой стране становишься понемногу меланхоличным и мечтательным. Слишком далеко Франция, бульвар де Батиньоль и «Лорен». Иногда спрашиваешь себя, действительно ли все это существовало на самом деле, а не только в мечтах.

Так прошло два года. Затем, в один прекрасный день, мне предложили место управляющего с большим окладом и полномочиями на заводе для изготовления сурьмы. Это было в восточной части Мексики, в провинции Кристобале. Я поехал туда. Четверо суток на маленьком пароходишке. Тухлые консервы и удушливая жара. В виде развлечения — бананы и москиты. И вот наконец, после двухдневного путешествия на спине мула, я очутился в невероятном, старинном испанском городке. Можно было представить себе, что находишься в обстановке времен Филиппа Второго. Узкие улочки, белые или розовые дома, балкончики с кружевными решетками, церкви и старинные миссии. А над всем этим — синее кобальтовое небо и солнце, проникающее повсюду. Я провел там три удивительных года.

Марсель остановился. Он снова разжег свою потухшую трубку и выпил изрядную, слишком изрядную порцию коньяку. Его взгляд блуждал где-то очень далеко. Я видел, как дрожали его бледные, плохо вымытые руки, как из плохо сидевшего воротничка поднималась тощая шея. Болтающиеся брюки не скрывали костлявых ног и пробивающаяся серая щетина покрывала морщинистое лицо пепельного цвета. И эта ужасная маска ацтека в узкой, пыльной, неубранной комнате, пропитанной странным запахом… Неудивительно, что я выпил коньяку больше, чем следовало.

— Да, — продолжал Марсель, — три удивительных и восхитительных года. Какая великолепная природа! Исполинские горы всех цветов радуги. Вечно голубое небо, в котором, как аэропланы, реяли кондоры. Звон колокольчиков на шеях мулов, напоминавший Андалузию. Очаровательные девушки с великолепными зубами. Прогулки верхом на маленьких быстрых лошадях в гациенду около завода. И, наконец, Мануэла, — вполголоса произнес Марсель.

— Как, — спросил я, — ты снова пьешь коньяк?

Марсель наполовину допил свой стакан.

— Ты шутишь! — презрительно воскликнул он. — Это ничего не значит. Я каждый день утром пью полбутылки. Только благодаря этому я еще живу. Не надолго, к счастью. Хочешь, я буду продолжать свою историю? Она стоит того, чтобы ее послушать, уверяю тебя.

Я молча кивнул.

— Так как в этой покинутой стране не было даже гостиницы, то я поселился в красивом доме, принадлежавшем одной вдове, сеньоре Мануэле Ибаньес. Мне дали красивую комнату со стенами, выкрашенными известью, чтобы в ней меньше чувствовалась жара, и пахнувшими шафраном. Чтобы войти ко мне, надо было сперва пройти через ворота во двор, потом по террасе, покрытой вьющимися розами, и остановиться у второй двери слева. В моей комнате было два окна. Меньшее, расположенное довольно высоко, выходило на нечто вроде площадки. Другое, гораздо большее, во внутренний двор. Моя кровать стояла у окна, чтобы пользоваться во время жары притоком воздуха. Окно поддерживалось железной решеткой, никогда, впрочем, не закрывавшейся.

Мне не потребовалось много времени, чтобы заметить, что Мануэла была красива. Ты видел «Кармен»? Во всяком случае, можешь представить себе, какой должна быль, по традиции, Кармен Мериме и Бизе? Да? Ну вот, хорошо. Мануэла была олицетворением Кармен. Даже пылающий цветок граната, приколотый за ухом, напоминал героиню оперы Бизе.

Сперва у меня не было времени думать о пустяках. Я работал, как негр, хотя негры редко работают. А вечером возвращался домой совершенно измученный. В качестве кавалера я тогда никуда не годился: сорок или пятьдесят километров верхом по мексиканским дорогам, проделываемые ежедневно, и работа доводили меня до такого состояния, что вечером я мог только принять душ, быстро проглотить какое-нибудь местное блюдо с невероятным количеством перца и броситься в кровать. Утром, на рассвете, слуга приносил мне завтрак, который я ел с большим аппетитом, но на ходу, присматриваясь, как седлают на дворе лошадь. После этого я уезжал снова. О, как хороша была жизнь!

И вот приблизительно в это время, через пол года <после> моего прибытия в этот город, я познакомился впервые с «черной вдовой». Я спускался по склону горы, возвращаясь с осмотренных приисков, и торопился на завод, потому что наступала самая жаркая пора дня, как вдруг моя лошадь рванулась вперед и споткнулась. Я соскочил на землю около кустарника, выжженного солнцем. Взяв лошадь под уздцы, я направил ее в тень, чтобы посмотреть, не случилось ли чего-нибудь с подпругой, но она снова сделала такой неожиданный скачок в сторону, что уздечка выскочила у меня из рук. Может быть, она спасла мне этим жизнь, потому что, оглянувшись, я увидел что-то черное, не больше котелка, появившееся неизвестно откуда и упавшее в нескольких шагах от меня. Быстро направлялось оно ко мне. Едва я успел сообразить, в чем дело, как лошадь снова сделала сделала отчаянный скачок в сторону и снова я увидел это существо, описавшее параболу в нашем направлении. После этого оно поднялось на длинных мохнатых черных лапах.