Год Инвера

– Уверен! Я еще и не так ломался. На мне заживает, как на собаке.

Гера испытующе посмотрела на Инвера. Тот улыбнулся. «Нет, меня это больше не задевает».

Карьян вновь что-то спросил, про детство волков. Те отшутились, а парень начала рассказывать о себе. Он был плодом мимолетной любви моряка и портовой девицы, влюбившейся в него так, что девушка решила оставить ребенка и заявиться к другу на корабль, когда уже совсем подходил срок рожать. Собственно, на корабле, в каюте капитана, Карьян и родился. Три года девица сопровождала не особо радовавшегося этому моряка в его странствиях, пока не покинула его в однов из портов Запада, отдавшись новой любви и оставив сына на попечение отцу. Впрочем, злые языки говаривали, что девица так надоела капитану, что тот то ли высадил ее на одном из безлюдных островов Красноморья, то ли вовсе скормил акулам. Карьян, для которого отец был всегда примером и эталоном, не верил этим слухам. Когда воин достиг совершеннолетия, он купил свой первый корабль – «Альбертину» – и покинул отца, который вскоре подался в пираты и держал в страхе Сахарные острова, пока не был убит в сражении с кораблями властей Юга. Погоревав неделю, Карьян собрал в баре всех уцелевших пиратов, что были верны отцу и предложил им новые условия сотрудничества – почти законные. Большинство согласилось, но предало Карьяна при первой же неудаче. Они вспороли на рифах брюхо корабля, на котором везли почти честно добытый огромный груз специй. Куркума, душистые перцы, базилик, кротон – все было испорчено. Заказчик не пожелал слушать объяснений капитана и велел высечь его. Когда через пару дней воин оправился в городской лечебнице, гонец передал ему весть от бывшей команды, что они, забрав все корабли и избрав нового капитана, отбыли в собственное плавание, а Карьяну желают скорейшего выздоровления и просят сильно на них не серчать. От горя воин попытался наложить на себя руки прямо в лечебнице, перерезав запястья лезвием для бритья, однако его застукала за этим одна из послушниц, перебинтовала и обработала раны, напоила его успокоительным эликсиром – и Карьян впервые влюбился. Еще месяц он выдумывал у себя то одну хворь, то другую, чтобы подольше оставался в лечебнице и пытаться добиться расположения прекрасной Мириам. Но та была неприступна, как бастион, и лишь коротко улыбалась цветам, которые доставляли каждый день из города и на которые Карьян тратил последний сбережения. Наконец, воин объявил, что умрет, окончательно и бесповоротно – и никто уже не успеет его спасти, – если Мириам не ответит ему взаимностью. Девушка усмехнулась, огладила белоснежный фартук, заправила за ухо прядь непослушных курчавых рыжих волос, выбивавшихся из-под чепчика – и поцеловала воина. А на следующее утро новая сиделка – грузная пожилая женщина поведала Карьяну, что Мириам отбыла в другой город со своим женихом, одним из стражей Конора. В тот же день воин вышел из лечебницы с твердым убеждением, что полагаться в этом мире можно только на себя, а главный смысл этой самой жизни – наслаждение. С такой установкой и шел дальше Карьян. Обретая и теряя друзей, завоевывая любовь и теряя к ней интерес, покупая, крадя и разбивая корабли, каждый из которых непременно носил имя «Мириам».

Он рассказывал и рассказывал, пока не засыпал под действием мака. И если девушек его истории напрягали, то Инвера они подталкивали к очень важному решению.

…

Когда ранним утром, пока солнце еще не показалось из-за горизонта и весь мир спал, телега подкатила к указательному столбу, гласившему, что до селения Мирного осталось не более трех миль, из домика, стоявшего тут же у дороги, вышла женщина. В руке она держала яркий фонарь, освещавший широкую фигуру. Светлое лицо ее не переставало улыбаться, а белые свободные одежды не давали усомниться в чистоте ее намерений. Она обняла каждого прибывшего и испуганно охнула при виде Карьяна. Через два часа, опоенные чаем и накормленные крендельками, волки сидели на крыльце, слушая, как где-то в доме подвывает от боли Карьян. Женщина, жившая в одиночестве на этой заставе, взялась обрабатывать его раны.

– Она тут вроде постового, – пояснила Гера. – Кормит, обогревает путников. И решает, кто достоин идти дальше. В тот раз я месяц пробыла с ней, прежде чем отправилась выше. Гретта сказа, что я не знаю, чего хочу на самом деле, а идти туда от любопытства не стоит, иначе неизвестно, что найдешь.

– То есть меня могут еще и недопустить? – возмутилась Фрея. – Может оказаться, что я зря тащилась сюда все это время?

– Мы спасли Карьяна, это уже не зря.

Они замолчали. Крики в доме тоже стихли, и через несколько минут к ним вышла Гретта. Белые одежды ее остались незапачканными, хотя женщина явно имела дело с большим количеством крови. «Сколько же ей приходиться стирать», – отчего-то подумалось Инверу.

– Ваш друг поправиться. Да, раны его жестоки, но мы знаем, как излечить его. Что до вас? Вы хотите отправиться выше?

– Да, – кивнул Инвер и на всякий случай добавил. – И на обратном пути забрать Карьяна. Если можно.

– Не я это решаю, а он. Подойдите ко мне.

Робко выглянувшее солнце подкрасило ее одежды в розовый, придав ей образ нежного пушистого облака. Без страха волк поставил свой лоб. Гретта коснулась его теплой, чуть влажной рукой, от которой пахло ванилью.

– Сомнения раздирают тебя изнутри. Ты обязательно должен увидеть Старца. Только он наведет порядок в твоей душе.

«Сомнения? Не знаю уж. Мне кажется, сейчас я спокоен, как никогда. Но если она так считает».

Воин покорно кивнул и отошел. Следующей подошла Гера.

– Дочь Луны, ты была уже у нас.

– Да!

– И тогда Старец подсказал тебе твой путь?