Фань-чи спросил: «Кого можно назвать умным?» Философ ответил: «Умным можно назвать того, кто прилагает исключительное старание к тому, что свойственно человеку, почитает духов, но удаляется от них». «А человеколюбивым?» – спросил Фань-чи. «А человеколюбивым, – сказал Философ, – можно назвать того, кто на первом плане ставит преодоление трудного (т. е. победу над собой), а выгоду – на втором».
Философ сказал: «Умный находит удовольствие в воде, потому что он видит в ней, вечно текущей, неустанную и никогда не знающую покоя силу ума в его стремлении к познанию истины; тогда как гуманный любит горы как символ постоянства и незыблемости тех непреложных и неизменных основ, из которых вытекает гуманизм».
Философ сказал: «Одна эволюция в царстве Ци, и оно сравняется в нравственном отношении с царством Лу, одна эволюция в этом последнем, и оно достигнет истинного Пути».
Во времена Конфуция нравы удела Ци отличались погоней за славой и корыстью и страстью к хвастовству и лжи как остаткам тирании, тогда как в Лу ценили церемонии и знание и уважали искренность и правду как остатки былого славного времени прежних царей – разумеются, конечно, неизменные Яо и Шунь. Однако мы не замечаем, чтобы удел Лу во времена Конфуция особенно отличался этими добродетелями.
Философ сказал: «Кубок без грани разве это кубок?»
В древние времена, говорят толкователи, кубки делались круглыми, без грани. Этим изречением Конфуций хотел сказать, что всякий предмет, потерявший свои существенные признаки, уже перестает быть этим предметом. Например, человек без человеколюбия уже не есть человек.
Цзай-во спросил: «Гуманный человек, если бы ему сказали, что в колодце есть человек, спустился бы он за ним?» Конфуций сказал: «Зачем так? Благородного мужа можно заставить отправиться к колодцу, чтобы спасти упавшего в него, но его нельзя заставить спуститься в колодец; его можно обмануть, но не одурачить».
Философ сказал: «Благородный муж, обладающий обширными познаниями в литературе, может также не уклониться от истины, если будет сдерживать себя церемониями».
Философ увиделся с Нань-цзы[36]. Цзы-лу был недоволен этим. Тогда Философ сказал: «Пусть Небо отринет меня, если я сделал что-нибудь худое!»
Философ сказал: «Достоинства прямого пути и неизменных правил – как они совершенны! Но они давно уже редки среди людей».
Цзы-гун сказал: «Вот если бы нашелся человек, который, щедро раздавая народу, мог бы помочь всем! Что бы Вы сказали о нем? Можно ли его назвать гуманным?» «Только не гуманным, – сказал Философ, – но непременно мудрым. Ведь об этом скорбели даже Яо и Шунь. Гуманист сам, желая иметь устои, создает их и для других; сам, желая развиваться, развивает и других. Быть в состоянии смотреть на других, как на самого себя, – вот что можно назвать искусством гуманизма!»
По толкованию Чэн-цзы, гуманист смотрит на всю природу, как на один организм, как на самого себя, а признавая ее за самого себя – чего он не может сделать для нее?
Китайцы называют паралич негуманностью, выражая этим то, что парализованный член уже не принадлежит организму, потерял с ним всякую связь и не входит в область его заботливости. Мысль в основе своей весьма оригинальная и глубокая. Поэтому-то щедрое подаяние и помощь всем членам организма как высшее проявление гуманности – это работа святого, работа мудреца.
Глава 7
Я передаю старину…
Философ сказал: «Я передаю старину, а не сочиняю; верю в старину и люблю ее, и позволяю себе сравнивать себя с моим старым Лао-пыном[37]».
Труд Конфуция как собирателя и ценителя всего того, что было сделано и оставлено древними мудрецами, Чжу-си ставит выше творчества.
Философ сказал: «В молчании обогащать себя познаниями, учиться с ненасытною жаждою и просвещать людей, не зная усталости, – какое из этих трех качеств есть во мне?»
Философ сказал: «То, что мы не преуспеваем в добродетели, не уясняем себе изучаемого, не можем устремляться на зов долга и не в состоянии исправить свои недостатки – вот о чем я скорблю».
Философ сказал: «Ужасно я опустился и давно уже не вижу во сне Чжоу-гуна».
ebooksa