Венера Прайм,

Арлин Диас, была руководителем Департамента.

– Мы с тобой обе знаем, что человек, перенесший такую операцию как ты, не может даже мечтать об оперативной работе. Так почему же ты продолжаешь это делать, Эллен? Почему пытаешься попасть туда?

– Потому что я все еще надеюсь, что у кого‑то наверху есть хоть капля здравого смысла, вот почему. Я хочу, чтобы меня судили по тому, что я могу сделать, Арлин. А не по тому, что есть в моем личном деле.

Арлин тяжело вздохнула:

– Правда в том, что к физической форме оперативника предъявляются повышенные требования.

– Со мной все в порядке, Арлин. – Она позволила румянцу появиться на своих щеках. – Когда мне было шестнадцать, какой‑то пьяница раздавил меня и мой скутер о фонарный столб. Да, скутер на свалку. Но меня подлатали – это все отражено в файле.

– Ты должна признать, что это выглядит довольно странно, дорогая. Все эти комочки, провода и пустые места… – Арлин сделала паузу. – Мне очень жаль. Ты не знаешь, но такова политика – когда человек хочет перейти, его руководитель включается в состав комиссии. Я изучала твои снимки, дорогая, и не раз.

– Врачи, которые меня оперировали, сделали все, что могли. – Спарта казалась смущенной, словно извинялась за них. – Это были местные таланты.

– Они прекрасно справились, – сказала Арлин. – В клинике Майо о таком и не слыхали, но, как ни странно, это работает.

– Ты так думаешь. – Спарта изучающе посмотрела на своего босса из‑под изогнутых бровей и насторожилась, – а что думают остальные в комиссии?

Когда Арлин ничего не сказала, Спарта улыбнулась:

– Притворщица, это ты что‑то скрываешь.

Арлин улыбнулась ей в ответ:

– Поздравляю, дорогая. Мы  здесь будем скучать по тебе.

Это было совсем не просто.

Нужно было снова пройти медосмотр, отрепетировать ложь и строго ее придерживаться, срочно подбросить фальшивые электронные документы, подкрепив их новыми историями. А потом – работа. Шестимесячная базовая подготовка следователя ККК была такой же строгой, как и у любого астронавта.

Спарта была умна, быстра, скоординирована, и она могла принять гораздо больше знаний, чем могли дать инструкторы (способность, которую она не раскрывала), но она не была физически сильной, и некоторые вещи, которые были сделаны с ней по причинам, которые она все еще пыталась понять, сделали ее очень чувствительной к боли и уязвимой к усталости. С самого первого дня было ясно, что Спарте грозит отчисление.

Стажеры‑следователи не жили в казармах, они приходили на занятия, а после каждый отвечал сам за себя.

Спарта день проводила в учебных подразделениях на болотах Нью‑Джерси, а вечером на магнитоплане обратно в Манхэттен, гадая, хватит ли у нее мужества вернуться на следующее утро. Эти поездки казались долгими из‑за того что она видела из окна. Манхэттен был жемчужиной, окруженной болотами, в которые превратились некогда текущие реки, островом, окруженным отвратительными лачугами и разрушенными трущобами, дымящимися перерабатывающими заводами, которые превращали человеческие отходы и мусор в углеводороды и утилизировали металлы.

Она с трудом выдерживала испытания – электрические, тепловые, световые, шумовые, на центрифуге, –экстремальные испытания, от которых ей было необходимо защитить ее тонкие нервные структуры. Она проходила через полосы препятствий, курсы тяжелого вооружения, контактные виды спорта, где грубая сила других курсантов часто подавляли ее грацию и быстроту.