29. Добро пожаловать в ад
Лукас ожидал приступа жара и боли, но происходило что-то другое.
Ему вспомнилось, как он однажды на разгрузке говяжьих полутуш случайно запер себя внутри рефрижераторного фургона. Ничего особенно страшного не произошло. Через несколько секунд бригадир заметил и выпустил его наружу. Но те мгновения дикого страха, когда Лукас случайно толкнул дверь и услышал, как лязгнул автоматический запор, занимали теперь почетное место в его кошмарах. Внезапный ужас, усиленный морозным воздухом. И сердце будто схватили ледяными пальцами.
И вот теперь тот же холодный ужас охватывал его в этом катящемся по инерции вагоне.
Онемение началось с кистей рук, как от уколов новокаина. Оно усиливалось. Суставы захрустели, как храповики. Пальцы заныли от холода. Лукас взглянул на стены вагона — они покрывались инеем. Бледный свет сочился сквозь щели, и Лукасу стал виден пар от его собственного дыхания.
Вскочив на ноги, он отбросил в сторону пустой ящик, на котором сидел. Он попробовал сделать глубокий вдох, но холод сдавил ему горло. Он закашлялся. Тоненькая струйка крови брызнула ему на грудь. Ноги сводило, будто стянутые ледяными тросами. Он перестал чувствовать собственную спину. Тогда он начал бегать по вагону, стараясь согреться в убийственном холоде, и истертые доски прогибались под его башмаками.
Вагон продолжал замедлять ход.
Лукас стал молиться.
Он никогда не был особо верующим. Детство, проведенное на грязных задворках Лос-Анджелеса, почти убило в нем веру в Господа Всемогущего и Милосердного. Он просто не мог понять, почему этот Большой Босс Наверху обращается с хорошими людьми как с дерьмом. Со всем почтением к верующей матушке Лукасу было наплевать на Бога, поскольку и Богу было наплевать на Лукаса. Даже после всех невероятных событий последних суток, со всем бредом старого Флако насчет Апокалипсиса и скороговоркой Мило о потустороннем мире, до него еще не совсем дошло, что он может черпать силы в своей вере. Но в нем циркулировал могучий ток. Текучий и неизменный, он исходил из глубин его души. Это была сущность Лукаса. Источник его духа. Та не имеющая названия внутренняя область, где он более всего был человеком.
Его собственный вид магии.
«Я готов встать с тобой, зараза, лицом к лицу, потому что готов умереть за свою семью, за своих друзей, и мне не жаль отдать за них свою жалкую жизнь, потому что я и так слишком долго убегал...»
Снаружи загрохотало.
Лукас разлепил глаза. Кто-то бешено выламывал ржавый запор двери. Сквозь крошечное окошко Лукас видел лишь впившуюся в металл неясную тень. Дверь тряслась и ходила ходуном, петли скрипели и гнулись.
Потом последовал первый удар. Громкий, как удар тарана. Дверь выгнулась, словно консервная банка, чуть не вырвав петли. После второго удара от двери отскочил тяжелый навесной замок, но она все еще держалась на массивной задвижке. От третьего удара затрясся весь вагон.
Снаружи раздался яростный вой, словно у вагона собралась целая стая голодных бешеных псов. Лукас задрожал от накатившей яростной волны холода. Стиснув зубы, он отшатнулся в глубь вагона и закрыл уши ладонями. Вой был невыносим. Режущий, металлический, безжалостный. Миллион остервенелых баньши. Окна под потолком вылетели от резонанса.
К этому времени вагон двигался уже со скоростью не больше двадцати пяти миль в час.
Лукас лихорадочно молился. «Если тебе нужен жертвенный агнец, гадюка, то я здесь, и я готов умереть, потому что больше не буду убегать...»
Будто подстегнутое его молитвой, ужасное существо принялось громить вагон. Вспрыгнув на крышу, дико шатаясь, оно искало отверстие. Брешь. Дорогу внутрь. Потолок трещал и прогибался под ударами, сквозь образовавшиеся щели сочился бледный рассвет. Воздух стал таким леденящим, что казался хрустальным.
...ее взгляд упал на чернокожего мужчину... память всколыхнулась... память о другом молодом парне... Такие же непокорные глаза... сильный подбородок, широкие плечи...
Томас...