Однако не соглашался трусливый братишка заложить хату ради прогрессии, пусть даже самой великой. Не хотел брать шире и Родину спиртиком подогревать. Вот он, классический пример тухлой и безынициативной советской психологии, хоть прямо в учебники вставляй!
Ерофей же, отметим в продолжение описания его личности, отличался не только изрядной коммерческой жилкой, но и бытовой ленью — мусор не выносил, посуду не мыл и чурался любой другой работы по дому. Зато всяких подозрительных личностей к нему немало хаживало, какие-то делишки обсуждали. И вскоре со стороны брата начались намеки, сначала мягкие, а потом все более решительные. Намеки на неудобства, чинимые его длительным присутствием. Или вспомнил украденную соску?
Наконец, намеки кончились:
— По мне, живи хоть постоянно, хоть пропишись, да вот жена напрягается. А квартира, как-никак, ее личная. Женщины, они, брат…
— Понял, — уныло отвечал Ерофей: — Мещанский быт победил творческое начало. Перестройка сознания в отдельно взятой семье не удалась.
Ему дали десять календарных дней, чтобы съехать. Просил пятнадцать рабочих — отказали, свиньи. Ничего, еще хлебушка попросят. Обязательно попросят.
Впрочем, в хлебе Ерофей откажет подкаблучному и малахольному братцу в достаточно отдаленной перспективе, а пока уже третий день ошивается по Банному переулку в поисках удачного варианта съема. Как бы не так! Вариантов вообще немного, а об удачных и заикаться грешно. Нет у честных советских людей излишков жилплощади, отродясь не было и никогда не будет. Откуда у честного излишки?!
КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС
Быть иль не быть? — какая ерунда!
Вот сколько метров кухня — это да!
Свою квартиру Ганин решил сдать на те полтора месяца, что намеревался провести в Пеньках. Там-то деньги особо и не нужны — лес, пруд, огород кормят, да и у сеструхи в закромах самая твердая жидкая валюта. А в лавке все равно лишь хлеб, да соль — захочешь, не потратишь. Однако, на подготовительном этапе от серьезных расходов, к сожалению, не уйти. Встречают, как известно, по одежке, а уже лет пять его гардероб совершенно не обновлялся. Последнюю значительную обновку — модный югославский галстук с красными петухами, он купил еще работая в школе. Так что приобрести стоило новую одежду и — каламбур, стоило это немало. И даже не самая шикарная. Да и вампирский реквизит — еще один отличный каламбур, кусался. Оно и понятно, импортный, а что делать? — наши умельцы такое убожество сварганят, только со смеху подыхай. Слава богу, дальше бородатого Деда Мороза фантазия отечественных товаропроизводителей не распространяется.
В родную деревню Ганин намеревается заявиться столичным гоголем и щеголем и навешать местным олухам лапши на уши — знай, голытьба, наших — в солидные и уважаемые люди выбились! Ведь большинство местных олухов за всю свою никчемную жизнь дальше Тулы не выезжает, метро в глаза не видело, и перед Мавзолеем со всем партактивом на демонстрациях не проходило. А писал ли кто из них умные письма в Академию Наук? Вот где высший пилотаж!
На этот раз воспоминание о проклятых ученых не вызвало особой злости — пусть поживут себе до его возвращения из Пеньков. Он и для них обязательно найдет маску смерти. Каждому гаду свою очередь. Желательно, автоматную. Ха-ха!
Все это, конечно, замечательно и мечтательно, но сдать квартиру непросто, точнее говоря, непросто сдать ее надежно и выгодно. От соседки Розочки, ранее промышлявшей мелким маклерством, он наслушался многочисленных печальных историй о ненадежных и нечестных квартиросъемщиках и изрядно перетрухал. Ему начали снится тревожные сны, в которых его любимая квартирка в элитном доме на Фрунзенской набережной то взрывалась, то сгорала, то заливалась кипяточной водой. Особенно муторным и сложно дешифруемым являлся следующий сюжет:
Передвигая бельевой шкаф, Ганин неожиданно обнаруживает за ним доселе неизвестную дверь и не может сдержать любопытства, чтобы ее не открыть. Он-то, наивный, думает, там еще одна комната, а оказывается — общий коридор, по которому снуют какие-то некрасивые озабоченные люди. Едва увидев открытую дверь, они со всех ног кидаются туда, грубо отталкивают хозяина, заходят, как себе домой, развязно рассаживаются на креслах и диване. Затем принимаются портить мебель, тушить бычки о полировку, играть в карты, сорить и шуметь. И сколько Ганин ни пытается их выгнать обратно в коридор, все безрезультатно:
— Ты сам пустил…
Так может действительно никого не пускать? Запереть свое гнездышко на два замка, перекрыть воду и газ отключить на всякий пожарный? Увы, тити-мити, как эти уродские ученики любили говорить, шибко нужны, позарез. Никак без них не обойтись. Впрочем, кому они не нужны?!
На Банном переулке, где происходила основная квартирная тусовка тех лет, в засаде постоянно сидел десяток натренированных пауков и паучих, готовых поймать в свои липкие сети и уже не отпускать любого, предлагающего хотя бы клопастый угол с койкой. Все перспективные квартиранты пытались представиться чуть ли не потомками академика Ландау или, на худой конец, русского историка Ключевского, а сами…
А сами так и норовили устроить притон, наговорить на тыщу со своей бедной израильской родней( и сбежать, не оплатив счета) или сделать еще чего плохого — да хотя бы шашлык на балконе готовить( кавказцы), разводить в ванной выдр( новые коммерсанты) или вьетнамскую общагу — семью из восьми студентов, организовать.
Ганин предполагал сдать квартиру настоящему одинокому русскому интеллигенту, такому же настоящему, одинокому и русскому, как и он сам. Ганин хотел видеть в будущем жильце человека достойного и образованного, не какого-нибудь там черного чурку или прощелыгу бестолковую. И чтобы безо всяких детей, без этих сопливых шалунишек( да пальчики им бы всем поотрывать, поганцам). О домашних животных и говорить нечего — даром что биолог, а всех бы этих блохастых хвостатых на живодерню отправил. А иначе нельзя — все загадят, провоняют, погрызут.
ebooksa