Почтальон

Вьетнам. 1968.

Невероятно. Письмо, затерявшееся двадцать лет назад, не может быть найдено и доставлено адресату. Или все-таки может? Он нервно ощупал конверт. Наверное, Дуг прав. Наверное, сам почтальон рассылает людям фальшивые письма. А иначе зачем ему заниматься доставкой в такое время?

Интересно, чего же он хочет добиться? Подделка писем – уголовное преступление. Если поймают, ему грозит тюрьма.

Хоби вскрыл конверт.

Выпали четыре фотографии. Как в прошлый раз, на фотографиях было запечатлено «до» и «после». Девушка азиатского вида, лет четырнадцати или пятнадцати, на четвереньках в темной грязной комнате. Пах и голова гладко выбриты. Та же девушка, но с отрубленными и закинутыми за голову ногами, лицо искажено криком боли и ужаса. Другая девушка, еще более юная, не то азиатка, не то белая, привязанная за руки и за ноги к воткнутым в грязь Кольям, на фоне темно-зеленых джунглей. Та же девушка, но с распотрошенными внутренностями, дико распахнутыми глазами и огромным ртом, застывшим в мучительном крике.

Хоби почувствовал спазм в желудке. Его охватил настоящий страх. Ладони взмокли от пота, руки тряслись так, что бумага зашелестела, но он все-таки заставил себя прочитать письмо.

Брат,

дела принимают хреновый оборот. Мы покинули города и теперь в деревнях. Чертовы джунгли действительно непроходимы. Куда ни глянь – сплошная зелень, черт бы ее побрал. Даже, небо кажется зеленым. Понятия не имеем, где прячутся вьетконговцы и когда им взбредет в голову атаковать. Все на взводе. Дергаешься на каждый шорох. Мы собирались встать на окраине джунглей и ждать, но сержант решил, что лучшая оборона – нападение, и позавчера мы двинулись вперед. Погляди на фотки. Их сделал один парень, его зовут Мак. Это в деревне вьетконговцев. Мужчины все убежали, остались их жены и девки. Сам понимаешь, чего им требовалось от здоровых американских парней. Но оставить их просто так было глупо. Они могли рассказать, в какую сторону мы пошли. Поэтому мы сначала их перетрахали, а потом заставили замолчать. Это тоже на фотках. Ну, мне пора. Отцу можешь рассказать, а матери не надо. Я напишу ей отдельно, как будет время.

Дэн.

Дочитав письмо, Хоби долго не мог отвести глаза от листка бумаги. Письмо от Дэна. В этом нет никаких сомнений. Даже спустя двадцать лет почерк брата он мог определить безошибочно. Но жестокость, бесчувственность, откровенное стремление к насилию и убийству были совершенно нехарактерны для Дэна.

Почему-то он вспомнил, как в детстве вместе с друзьями засыпал солью улиток и наблюдал, как они растекаются. Это увидел Дэн и залился слезами, оплакивая улитку и ее осиротевшее семейство. Мать с отцом только совместными усилиями смогли его успокоить.

Теперь захотелось заплакать Хоби. От горечи утраты брата, которая мгновенно вспыхнула с новой силой, и от осознания тех изменений, которые произошли в юном мальчике до того, как он успел погибнуть. Изменений, которых ни он, ни родители даже не ожидали.

Каким бы стал Дэн, если бы вернулся?

Хоби отложил письмо и снова взял фотографии. После взгляда на девушку со вспоротым животом страх, который временно отступил, заставил его дернуться к светильнику и включить его на полную мощность. Яркий свет разогнал тени в комнате, но не смог развеять мрак, царивший в его душе.

Нет, с этим пора кончать. Дуг прав. Вокруг определенно творится какая-то мерзость. Утром он первым же делом отправится на почту и разберется. Он выяснит, почему стали приходить письма двадцатилетней давности с такими фотографиями и почему их доставляют по ночам. Он потребует от Ховарда принять меры, а если старикан не захочет, что ж, пусть молится Богу, что вовремя делал страховые взносы.

Хоби сложил лист бумаги и сунул его в конверт вместе с фотографиями. Он испытывал двойственное желание – либо порвать письмо вместе с фотографиями на мелкие клочки и вышвырнуть в мусорную корзину, либо сохранить как последнюю память о Дэне. Поколебавшись, он положил конверт на кофейный столик. Он решит, что делать с письмом и вообще что с этим делать, утром, на свежую голову.

Хоби уже собирался выключить свет и лечь досыпать, когда услышал за дверью легкий шелест шагов. Страх вспыхнул с новой силой. Негромкое металлическое звяканье свидетельствовало о том, что кто-то опять открыл и закрыл дверцу почтового ящика.

Пришло еще одно письмо.

Хоби понимал, что надо выскочить и застукать почтальона на месте, вытряхнуть из этого мерзкого ублюдка всю его поганую душу, но он боялся обнаружить свое присутствие. Поэтому он крепко зажмурился, напрягая мышцы, чтобы унять колотившую его внутреннюю дрожь, и расслабился только тогда, когда услышал удаляющиеся шаги и, спустя некоторое время, тихое урчание мотора отъезжающего автомобиля.

Он просидел до рассвета, боясь вернуться в постель, боясь заглянуть в почтовый ящик, боясь пошевелиться. Только звонок будильника, поставленного на шесть утра, заставил его подняться с дивана.