Жажда справедливости. Избранный

22
18
20
22
24
26
28
30

—Цезарь, ты поймешь когда-нибудь, что слишком много болтаешь?

Того это нисколько не успокоило:

—Я категорически отказываюсь что-либо понимать! Я требую сатисфакции! Суда-а-а!

—Изумительная сволочь,— внес в разговор свою лепту рыжий.— Вельда, в вечернем меню у нас местечка не найдется для лапши из попугая?

—Отыщем,— обрадовалась та, которую звали Вельдой, и провела перед своим горлом ножом с соответствующим звуком, имитируя отрезание головы.

—С ума можно сойти!— не унимался Цезарь,— меня есть нельзя, я не съедобен!

—Яд,— вывел рыжий.

—Прошу прощения,— вновь заговорил Ипполит,— монсеньор, можно мне продолжить?

Субъект в сорочке ответил:

—Изволь.

Ипполит отхлебнул из своего кубка и продолжал, обратив свой взор к Семечкину:

—Ну, так вот, деяния ваши переполнили чашу терпения и земли, и неба, и посему вы приговариваетесь к пожизненному сумасшествию.

—Земли и неба!— захохотал неестественно Цезарь.— Ну, ты и загнул Ипполит! Небо, насколько мне известно, никаких претензий пока что не предъявляло.

—Не-ет,— протянул Козлов,— ты мне надоел.

После этого он вытащил из-за пазухи револьвер и пальнул по попугаю. Грохот потряс воздух квартиры.

—Караул! Убивают!— проорал тот и свалился за телевизор. Туда же полетела и порядком облысевшая виноградная кисть.

Николай же испуганно посмотрел на Козлова, и его всего затрясло.

—Твою мать!— раздалось из-за телевизора,— чуть клюва не лишил! Вот скотина!

А Виконт, соскочив со стула, приблизил свою поганую рожу к лицу Андреевича и язвительно прогнусавил:

—Надеюсь, Семечкин, ты признаешься в вышеперечисленных грехах?