Девушку трясло, как в лихорадке. Она тщетно старалась понять, как человек, будучи таким нежным и внимательным, превратился вдруг в неуправляемое чудовище. Как она могла не заметить в нем это? Конечно, теперь она поняла, что не любила его, она гналась за призраком счастья, но всё совершенное им не укладывалось в голове.
Она не знала, что ей делать. Кому-то нужно было довериться, рассказать. Тяжело держать в себе подобное. Но кому? Правда есть подруги, но вряд ли они поймут ее. Конечная цель пребывания многих из них в институте сводилась к одному: как можно удачнее выйти замуж. А лучшая подруга куда-то пропала. Есть еще школьный друг. Однако, она не встречалась с ним целый год, и к тому же сама попросила пореже навещать ее, так как ее парень страшно ревнив. Ей вдруг вспомнилось, какими глазами смотрел на нее друг, когда 7 марта принес ей цветы, а она объявила, что Мишке (ее парню) не нравятся подобные визиты. Он оторопел от неожиданности, долго смотрел ей в глаза, потом сказал: «Ладно, не буду» и ушел. Вот тогда она и поняла, что он влюблен в нее. Они больше не виделись. Теперь, вспомнив, что он ей говорил, его взгляд и жесты, она пожалела о своих словах.
Вагон догремел до остановки метро «Победа», и девушка вышла. Пересекла проезжую часть, спустилась в подземку.
«Виталька, ты любил меня,— думала она,— а я оттолкнула тебя. И чего ради? Что я теперь?»
В десять часов утра в большей комнате квартиры № 49 за столом сидели двое: Виконт и Козлов. Козлов приканчивал оладья, макая их в растопленное сливочное масло, а Виконт занимался каким-то бессмысленным делом, а именно: он раскладывал на столе и рассматривал разные по большей части никому не нужные вещи. Здесь был отчет Островского, кусочки стекла и зеркала, скальпель, который скорее можно отнести к орудиям для добывания этих вещей. Тут же он положил и обручальное золотое кольцо.
—А ты мародер, Виконт,— сказал Ипполит и доел остатки оладьев.— И это еще полбеды! Страшно то, что ты обираешь трупы.
—Да что ты, Ипатич, какой я мародер? Просто у меня давняя слабость к коллекционированию. Я, чтоб ты знал, очень люблю свои трофеи.— Де ла Вурд посмотрел на кольцо, при свете свечей, потом потер его о рукав пиджака.
—Ты случайно не читал «Мертвые души», а, Виконт?— Козлов налил себе вина из заплесневевшей бутылки.
—А что?
—Плюшкин не является твоим родственником?
—Ты сволочь, Ипполит,— ответил на это де ла Вурд.
—И еще какая,— подтвердил Козлов,— Я-то, по крайней мере, не кровопийца.
—Только убийца,— Виконт сгреб со стола трофеи и засунул к себе в карман.
—Ну,— Козлов отхлебнул из бокала,— с кем не бывает,— Всё должно перемещаться и изменяться, не важно— когда и каким способом. Бедный сержант, например, коего я вчера малость придушил, страдал язвой желудка. Весьма поганая болезнь, прошу заметить. Она через месяц-другой грозила перерасти в рак. Так что, я спас его от длительных мучений. И это весьма гуманно.
—Зачем же было сжигать?— спросил Виконт и наложил себе в тарелку из кастрюли голубцов, понюхал исходящий от них соблазнительный дух и облизнулся,
—Из праха все пусть превратится в прах,
Как в воду обратится, тая, лед,—
Так провиденье во своих делах
Продлит свой нескончаемый полет.— Ответил Ипполит.
—А ты, я смотрю, поэтом скоро станешь,— усмехнулся де ла Вурд.