У Миаля было чувство запредельного, унаследованное от Дро. И с помощью своего дара он преследовал отца, даже когда тот совершенно не хотел, чтобы за ним шли, чтобы его вообще видели. У Миаля были и другие качества, для развития которых Дро не имел времени, а менестрель — возможности. В сердце Миаля, который порой вел себя столь глупо и беспомощно, как Дро, живому или мертвому, и не снилось, таился мерцающий самородок, сквозь который била ключом душа самого мира. Дро не мог разрушить его даже сейчас, когда осознал, кто он такой и что его держит.
Конечно, какая-то часть его всегда знала, что он мертв. Пусть обладающий необычайной силой, но все же — мертвец. Он изгнал призрак Силни из неправедных побуждений — так человек убивает больного чумой, почувствовав в себе признаки того же недуга. Гисте был подобной же навязчивой идеей. Но теперь он посмотрел правде в лицо — сейчас он понимал, что должен уйти из этого мира, как все же ушла в конце концов Сидди — ушла безмятежно и изящно, повергнув его в стыд. Для этого нужно было перевести связующее звено в иное состояние — сжечь, размозжить, уничтожить. Однако связующим звеном Дро был Миаль. Чтобы избавиться от своей поддельной жизни, Дро должен был забрать жизнь Миаля. Убить своего сына. Когда Дро увидел Миаля, погруженного в транс и лежащего, будто мертвый, потрясение подтолкнуло его к осознанию собственной сущности. Он не мог больше смотреть в лицо смерти даже ради того, чтобы самому попасть в ее объятия.
Оставалось только одно — расстаться с Миалем раз и навсегда. Хотя Дро больше не нуждался в сыне, чтобы поддерживать свои силы, Миаль был той цепью, что приковывала его к миру живых или за что там цепляются неупокоенные. Синнабар интуитивно почувствовала это, хотя и не поняла, что к чему. А может быть, и поняла. Она отправила Миаля в Гисте Мортуа, чтобы тот служил хранителем Дро, духовным якорем среди разгула потусторонних сил. Очень может быть, что она знала, что на ее перине в шестнадцать морей глубиной побывал любовник-призрак. Так же, как знала, что он увидел в ней сходство с матерью Миаля. Так же, как знала все прочее. Это было ее сущностью — знать, не спрашивая, и не уметь объяснить, откуда пришло знание...
Миаль сидел, уткнувшись взглядом в землю. Он всегда был сентиментален, что отнюдь не всегда является пороком, хотя он и обзывал себя плаксой, пытаясь скрыть слезы от своего потустороннего мертвого отца, сидевшего поодаль.
Дро не любил никого, никогда. Даже Шелковинку, которая была лишь частью его самого, как и Миаль...
— Прости за инструмент, — сказал Дро просто и сухо.
— Да будь он проклят, этот ящик! — слезы пуще прежнего подступили к горлу Миаля, ведь он любил инструмент. Он напрягся из последних сил, чтобы скрыть эти слезы, забарабанил по стене длинными нервными пальцами. Впрочем, это уже не было стеной. Просто выход камня на склоне холма. Дома и не дающие света желтые фонари исчезли, умолкли колокола, скрип колес, звон молотов и песнопения. Может быть, им с Дро все-таки удалось изгнать призрачный Тиулотеф. Горькая правда, рассказанная вслух, развеяла наваждение.
— Прости за все, — повторил Дро. — Мне жаль, что так вышло.
— И все же ты рассказал мне об этом.
— Ты имеешь право знать.
— Но не имею права надеяться на то, что в моей жизни случится что-то хорошее!
Парл Дро подобрал с земли камешек с острыми краями. Лениво, словно скучая, но ловко он нацарапал на камне, где они сидели, свое имя. Задом наперед.
— А теперь я пойду, — сказал Дро.
— Не надо... — Миаль поднял глаза. Он боялся.
— Уходи отсюда и иди в хижину Чернобурки. Тебе будет нетрудно отыскать ее, потому что ты, твоя плоть, лежит там. К завтрашнему дню твой дух сможет вернуться обратно в тело. Ты сильнее, чем думаешь.
— Я не столь силен, как думаешь ты. Ты думал, что я могу выслушать все это и не свихнуться? Ну так я не могу! Куда ты собираешься деться?
— Куда-нибудь, где можно дожидаться.
— Чего?
— Смерти. Окончательной смерти. Призраки умирают, я познал это в Тиулотефе. Если ничто не держит, смерть не заставит себя ждать.
— А почему бы, — набравшись наглости, начал Миаль, — не подождать моей смерти? Ведь, когда я умру, разрушится связующее звено, не так ли?