Повисло молчание. Маша всхлипнула, глядя словно кролик на удава. Асиньяр махнул рукой.
Мишу опять взяли за руки. Не сильно, без жестокости, но так, что не вырваться, вывели из комнаты. Не вытащили, именно что вывели, но вывели очень решительно. Последним в комнате задержался Асиньяр. Миша слышал умоляющий голос сестры, спокойный голос Асиньяра. Мог ли Миша заупрямиться, запсиховать, закричать? Отказаться ехать, лететь, переноситься во времени без Маши? Разумеется, мог. Тем более, вроде был какой-то режим, при котором поместиться в контейнере могли и четыре человека. Но Миша не помнил, как включается этот режим. И можно ли вообще включить его вне павильона, в автономном движении. Рассказать об этом значило бы «потерять лицо», а «терять лицо» было никак нельзя, не тот случай. И еще… Как раз оставить здесь Машу Миша совершенно не боялся, потому что доверял Асиньяру. Асиньяр был совершенно не опасен. Он проверял, убеждался в безопасности для города. И, кажется, ему было интересно.
И Миша снова шел в темноте, в круге света, под шипенье факела. На часах было три часа ночи. А сзади, судя по всему, кто-то ухитрялся выговаривать Асиньяру.
— Опять рискуешь, хан. Сколько можно, а? Ну вот унесешься ты и не вернешься. А нам что делать, а?
— До вечера — ждать. Только ждать. Вечером рубить голову ведьме. Рубить, рубить!!! (Миша понимал — голос повышают для него.)
…Даже не включи сирену проштрафившиеся охранники, не вопи Горбашка пронзительнее этой сирены, к машине непременно бы сбежались. Произошло ЧП — поэтому. И кроме того — просто интересно… Почти весь лагерь толпился здесь, у экранов, обсуждал, сомневался, ругался, угрожал, высмеивал, соглашался, хвалил, негодовал.
Из сегодняшнего дня можно было наблюдать за прошлым, но не за движением в контейнере. Там, на площади Польца, контейнер попросту исчез. А через несколько минут из контейнера выходили двое, но вовсе не Миша и Маша. Хорошо хоть, что все знали — это будут Миша с Асиньяром.
Все-таки видное в прошлом воспринималось, как фильм на экране. Ну… не совсем как фильм, конечно. Но в реальности — это было вот тут, рядом с современными людьми. И эффект был довольно силен.
Высокий, гибкий, явно очень сильный, Асиньяр сделал пару шагов. Он был весь разноцветный какой-то. Малиновый кафтан… или халат? Золотое шитье кушака. Синее на шапке, вокруг светло-бурого меха. Коричневые штаны. Красные сапоги, желтые отвороты. Сложный, яркий рисунок на ножнах. И при этом — темно-смуглое лицо и кисти рук.
Такой вот Асиньяр стоял перед небольшой толпой: всклоченный Горбашка, только что дико оравший на Сергеича с Михалычем, усмехающийся Симр Авраамович, сложивший руки на обширном пузе, Володя и Василий — сбоку, математики со своими заторможенными, скучными лицами.
— Кто здесь главный? — громко спросил Асиньяр.
— Вот, Николай Александрович, — поколебавшись, сказал Миша.
— Не лги мне. Он не может быть главным, он слуга. И, кажется, лживый слуга. А сильный человек не лжет, ему не надо. По-моему, главный здесь ты.
Поколебавшись, Асиньяр ткнул в Бушкина. Тот изумленно подскочил.
— А советник у тебя вот он, — указал Асиньяр на Михалыча.
— Почему советник? Может, мы наоборот… — заинтересовался Сергеич.
— Он плохо приказывает. Он хорошо думает, — четко отозвался Асиньяр, — но видно, что и ты ученый человек. И ты умеешь принимать решения.
Лицо и лысина Горбашки приобрели какой-то совершенно неестественный, химический сине-багровый цвет, из судорожно перекосившегося рта доносилось невнятное свиристение.
— Кто-кто-кто… Кто позволил этому дикарю… — начал Горбашка, как ни странно, каким-то утробным, идущим из живота голосом, как чревовещатель, — кто притащил сюда этого кретина, этого недоумка из котельной… Кто!!! — рявкнул он вдруг страшным голосом, так, что одна девушка взвизгнула, у другой из рук что-то упало. — Держите его!!! — так же пронзительно заорал Горбашка, тыча пальцем в Асиньяра. — Вяжи!!!
Совсем бы страшен был Горбашка, да ведь и Асиньяр ходил в конном строю на ведьм, шепталок, ведунов… а мы уже знаем, что это за публика. Жуткие Соловьи палили по нему из луков с веток соплеменных дубов, и Асиньяр сшибал их ответными выстрелами из лука, выкуривал огнем и дымом, рубил тысячелетние деревья. И не раз доводилось ему, разогнав коня до максимальной его скорости, на скаку оглядев свой отряд, врубаться в скачущих навстречу.