— У вас нет ничего от той жизни? Фотографий, вещей… хотя бы носового платка?
— Есть только то, что сохранилось на нашей даче… Когда распадалась Российская империя, дача осталась на территории Финляндии. Сохранилось многое — книги, фотографии, вещи… Все, что мы забрали, сейчас у моего отца… Разве что… вот.
Василий Игнатьевич достал небольшую, 12x8 фотографию. Папа, мама, все трое детей на берегу озера. Все молодые, целые, счастливые. Единственное, пожалуй, что он сохранил от той жизни.
Инесса долго смотрела на этот кусок далекого, давно ушедшего. Почему-то Василий Игнатьевич вдруг обостренно почувствовал, каким далеким должно казаться ей все это — береза, валуны на берегу, блеклая поверхность северного озера, чужая, давно разметанная по свету семья.
— Возьмите меня за руку, Базилио, — сказала девушка напряженно, и Василию показалось, что вся она, как натянутая струна, — смотрите на фотографию… — она промедлила мгновение, — если вам это нужно, конечно. А главное, думайте о том, что для вас важно…
Да, рука у Инессы была горячая, напряженная, со сведенными мускулами. Девушка прерывисто дышала и, кажется, вся была напряжена так же, как эта рука. На лбу, на переносице выступили бисеринки пота.
— Я вижу это место… которое на фотографии, — тихо сказала девушка. — И вижу большой дом, посреди большого города… Но там нет ваших близких, Базилио… Ваша квартира… она на третьем этаже? Широкий коридор… прямо упирается в большую комнату, и из него еще выход в другую?
— Да.
До сих пор у Василия сохранялось ощущение, что как-то очень уж все это странно. То ли девичье гадание в баньке, то ли шаманские камлания. Не было чувства, что все это вполне всерьез. Описание квартиры заставило отнестись иначе.
— В этой квартире все не так… все не ваше. Только вот стол… большой письменный стол, по-моему, имеет к вам какое-то отношение. Я имею в виду, к вашей семье, Базилио… Но и на нем спит какой-то противный маленький человек с рыжими усами.
А в другой комнате живет другая семья… а там еще одна… в вашей квартире живет несколько семей, Базилио, и эти семьи все время ссорятся в кухне…
А теперь думайте о ваших близких, Базилио… Сначала что-нибудь легкое, чтобы я могла попробовать…
Ага, я вижу пожилого сеньора… Это ваш отец, Базилио… У вас красивый отец… теперь я знаю, каким вы станете, когда состаритесь… Но ваш отец говорит сейчас с каким-то другим стариком… И они говорят по-немецки; он сейчас далеко и от Петербурга, и от Испании… Вы сами знаете, где это?
— Да, — разлепил губы Василий. Ничего про жизнь отца у старинного друга, Эриха фон Берлихингена, он не рассказывал — ни Инессе, ни Михелю. — Отец сейчас в Германии.
— Я вижу еще, что ваш отец поехал в Германию не просто так… Он что-то ищет, и это «что-то» очень маленькое… А! Это же колечко… Кольцо! Но это очень важное кольцо… Базилио… Базилио… Это очень страшное кольцо — я вижу, сколько людей погибло ради обладания этим кольцом. Ох… Мелькают эпохи, кольцо появляется во времена, о которых я точно и не могу сказать, когда это. Кольцо дает владельцу богатство и силу, за это многие готовы совершать любые преступления…
И еще я вижу, что у вашего отца есть какая-то вещь, имеющая отношение к кольцу… Он, по-моему, многое знает о кольце, но должна вас огорчить, Базилио… По-моему, он не найдет кольца, и, может быть, это к лучшему — я что-то не вижу, чтобы кольцо приносило кому-то счастье… Я огорчила вас?
— Немного, потому что от кольца я ждал не счастья, а могущества… Мне нужно очень много силы, Инесса. Война еще не кончена, и мои близкие не отомщены. Вы можете сказать, попаду я когда-нибудь в Россию?
— Я не вижу этого… А значит, скорее всего — нет. Простите меня, я говорю столько грустного!
— Вы же не виноваты, что жизнь получается такая грустная… Скажите лучше, что с моей мамой? Если она жива, конечно.
— Я умею чувствовать и мертвых, Базилио. Главное, чтобы вы очень хотели знать то, что я должна увидеть… О, Господи…