Иные миры

— Возможно, — холодно сказал лорд Эргли. — Я ничего не знаю о Едином, но зато знаю кое-что о людях! — Он в ярости ударил кулаком по спинке кресла. — Ну почему я вернулся?

— Это — поступок мудрого, — заметил Хаджи. — Вы отправлялись наблюдать, а не сражаться. Теперь я знаю, я видел, вам едва ли удалось бы разрушить волю Тамадти. Что же до ваших худших опасений — да, так оно и есть; но, думаю, сознание этого молодого человека пострадало не слишком сильно. Он ведь никогда не узнает, что раз за разом проживает один и тог же отрезок своего прошлого. Так будет, пока не наступит Предел Стремлений. Судя по тому, что мы знаем, этот юноша уберегся от многих опасностей.

— Я не знаю, от чего он там уберегся, — с застывшим лицом промолвил лорд Эргли, — но пока я жив, ни один человек не станет больше заводным автоматом по воле Джайлса Тамалти. — Помолчав, лорд Эргли продолжал:

— Наверное, вы правы. Мы ведь не знаем условий эксперимента, не знаем, где камни и сколько их. Надо действовать предельно осторожно. Завтра с утра я снова поеду в Министерство иностранных дел, а после этого продолжим наш разговор.

Хаджи Ибрагим встал.

— Мир да пребудет с вами, — произнес он ритуальную фразу.

— Если он действительно пребудет с нами, то мне его не понять, — проворчал судья, провожая своего гостя к дверям.

Глава 5

Камень потерян

Утром следующего дня лорд Эргли не смог приблизиться к обретению этого таинственного мира ни на йоту. Все нужные ему люди не упустили возможность удрать на выходные из Лондона. Брюса Кумберленда ждали только в понедельник, равно как и Реджинальда Монтегю, и Энгуса М. Шилдрейка. Сэр Джайлс теоретически мог появиться в любой момент, но все говорило о том, что момент этот раньше понедельника не наступит. По сообщению «Тайме», сегодня с утра посол Ирана отправился в Седринхейм (не сказать, чтобы там его очень ждали), где намеревался заняться дипломатией в компании с лордом Бслсмером. Таким образом, население Лондона, к великому раздражению Верховного судьи, состояло теперь из него самого, Хаджи и Хлои, однако ни от кого из них толку сейчас не было. Судья даже подумал, не попробовать ли все же потягаться с Джайлсом, но по здравому размышлению отказался от этой затеи, чтобы не раскрывать раньше времени свои карты и не давать Джайлсу фору.

Надо потерпеть денек. Копить неприязнь — не очень полезно для изношенного сердца, и настроение на все выходные, считай, испорчено, но для пользы дела…

Вряд ли судья стал бы счастливее, узнай он о происшествии, случившемся в то утро милях в пятидесяти от Лондона, в небольшом сельском доме, принадлежащем мистеру Шилдрейку. Бывая в Англии по делам, он иногда прятался здесь от финансовых забот и производственных проблем. Верховный судья напрасно ограничил сферу деятельности Шилдрейка горшками и склянками. На самом деле непросто было отыскать отрасль производства или сбыта, в которую не вкладывал бы свои деньги американец. Немало контрольных пакетов акций досталось ему от отца, Райвингтон Корт он унаследовал от матери, сам прикупил несколько крупных моторостроительных заводов, а под них основал Трансатлантическую Авиакомпанию. Вообще-то он основал эту компанию ради Сесилии Шилдрейк, которая хоть и не стала первой женщиной, перелетевшей через Атлантику, но постаралась, чтобы как можно больше людей совершали такой перелет только с ее разрешения. Энгус М. Шилдрейк перестроил дело, купил летчиков, самолеты и аэродромы, чтобы его жене было чем поиграть. Из тех же соображений он приобрел у Реджинальда Монтегю и камень Соломона. Правда, уговаривать его пришлось куда дольше, чем сообщил племянник Судье. Энтузиазма Реджинальду придали события, помчавшиеся вскачь.

Едва дядя Джайлс ни с того ни с сего вручил ему камень, как на каком-то случайном совещании ему немедленно подвернулся Шилдрейк. Американец явился, немного отстав от слухов о себе: богач из Айдахо, богатейший человек в Америке, во всем мире (масштабы варьировались в зависимости от источника слухов). А когда выяснилось, что легендарный нувориш почти одного возраста с Реджинальдом, последний и вовсе счел это перстом Провидения, а деловой хватки ему всегда было не занимать. Реджинальд перехватил Шилдрейка и сразу ошеломил, выложив в один присест мешанину из транспорта будущего, дяди Верховного судьи и волшебного камня. Он умудрился одним ударом задеть в душе американца сразу три струны: деловую сметку, гарантированную надежность сделки и чувство романтизма. Поначалу дело чуть не провалилось, когда выяснилось, что в обычном понимании камень не относится к драгоценным. Пришлось второпях демонстрировать другие его сильные стороны, и здесь возникла новая опасность. Опыт настолько поразил американца, что сделка опять же чуть не сорвалась. Однако трезвый коммерческий ум Шилдрейка сразу ухватил две перспективы, о которых он и не подумал намекнуть Реджинальду. Первая касалась автомобилей и авиалиний, а вторая — его жены. Поддержать первые и порадовать вторую — ради этого стоило потратить и время, и деньги. Ну а то, что вся затея обошлась ему в семьдесят три тысячи гиней, не имело значения. Ни один ни другой впоследствии так и не смогли объяснить, откуда взялась именно эта цифра. На гинеях настаивал Реджинальд — они казались ему куда респектабельнее, чем просто фунты стерлингов. Он было пристал к Шилдрейку с просьбой соблюдать особую секретность, но скоро сам же проболтался о существовании других камней, а Шилдрейк быстро вытянул из него имена владельцев. Зато о возможности делить камень американец не узнал ничего. Реджинальд был тверд, как скала.

Но и Шилдрейк не стал рассказывать, что намерен посвятить в тайну свою жену, а потом досконально выяснить, где, у кого и в таком количестве еще могут оказаться такие камушки. На том они и расстались. Окрыленный успехом Реджинальд помчался к себе в контору, в Брайтон, а Шилдрейк погнал машину в Райвингтон.

Однако с подарком он спешить не стал. С утра пораньше он еще поэкспериментировал в маленьком лесочке за домом, надо сказать, весьма осторожно — через ручеек и обратно, до середины поля и назад, — зато закончил эффектным возвращением прямо в собственный кабинет, где, заперев камень в сейф, удовлетворенно вздохнул и отправился завтракать. Позднее, уже перед ленчем, как раз в тот момент, когда Верховный судья клокотал в Лондоне от бессильной ярости, Шилдрейк провел жену через солнечные лужайки в маленький летний домик и только там открыл свой секрет.

Однако и секрет, и сам камень Сесилия восприняла довольно прохладно. Нет, конечно, она обрадовалась, конечно, взвизгнула от удовольствия, но ее восторги тем и ограничились. В самом деле, чему тут особенно удивляться, они ведь оба знали: если на свете существуют такие диковинки, то конечно для Сесилии Шилдрейк. Жизнь только однажды сурово обошлась с Сесилией, лишив ее возможности стать первой женщиной, перелетевшей через Атлантику; вполне понятно, что такой удар требовал компенсации. Конечно, упущенный шанс ничем не заменить, в том числе и этой штукой, но отвлечься это поможет. Она разрешала чудесам существовать, разумеется, при условии, что они будут происходить для нее. Энгус соображал помедленнее, но и он полагал, что в мире, уже породившем одно чудо — Сесилию, да еще в качестве его жены, вполне может найтись и еще несколько, способных ее позабавить. Цена заставила Сесилию широко открыть глаза, но она тут же успокоилась. Ведь такие деньги заплатили за вещь для нее, значит, все в порядке. Что же касается экспериментов, то здесь жена оказалась куда решительнее мужа. Тут же было совершено путешествие, ставшее на тот момент рекордом дальности, по крайней мере с использованием таких необычных средств сообщения. Сесилия отправилась прямиком в свою лондонскую спальню и вернулась с платьем, оставленным поначалу в городе, но, как потом выяснилось, совершенно необходимым здесь. Едва появившись, она воскликнула:

— Дорогой, как это мило с твоей стороны! У меня никогда не было ничего подобного!

— Да уж, немногие могут похвастаться подобной вещицей, — резонно заметил Энгус, — не каждому, знаешь, выпадает случай.

— Ты что, хочешь сказать, что такая штука еще у кого-нибудь есть? — спросила неприятно пораженная Сесилия.

— Если и есть, то не больше полудюжины, — успокоил ее Энгус. — Вряд ли на них найдутся покупатели.